Нравоописательная традиция, развиваемая Уэлдон в рассказе «Рождественская елка» с его полными гротеска картинами жизненного уклада обывателей в провинциальной глухомани, сменяется тонкими психологическими наблюдениями в рассказе «Энджел, воплощенная невинность».
В зеленом Глостершире, в одиноко стоящем загородном доме XVI века, поселяется молодая супружеская чета, восходящая звезда английской живописи Эдвард Холст и его юная жена Энджел, которой, как никому другому, подходит ее имя — «ангел», — настолько она мила, деликатна, застенчива, в ней словно материализовался тот «ангел», о котором вспоминала Уэлдон в связи со статьей В. Вульф. Благополучие семьи солидно подкреплено отцом Энджел, автором популярных детективов. Энджел богата, в финансовом плане не зависит от мужа, которому, к слову сказать, обеспечила «путь наверх», освободив его от необходимости ютиться в нищенской мансарде и думать о хлебе насущном. Однако Энджел не способна убедить себя в том, что «с деньгами женщина свободна». Она строит свою семейную жизнь в соответствии с правилами, которые вызвали бы негодование защитниц женских прав конца 60-х годов: безропотно, по своей воле надевает на себя семейные оковы, выполняя в доме всю грязную работу и тщательно оберегая тишину, необходимую ее молодому гению. Трудов Энджел муж не замечает, а, напротив, придирается к мелочам, грубит. Однако искусственно поддерживаемая Энджел гармония довольно быстро нарушается — она заявляет Эдварду о своем желании стать матерью, ибо для Энджел подлинная любовь лишь та, что находит свое завершение в детях и «превращает секс в любовь». Для Эдварда ребенок — угроза спокойному и устоявшемуся миру, где до сих пор царил он один. Возмущенный упорством жены, Эдвард жестоко избивает ее и вскоре покидает дом. Становится ясно, что патриархальные порядки, основой которых является подчиненное положение женщины в семье, столь же далеки от истинной нравственности, как и старинный дом от уюта и безмятежного покоя — он полон шелестов, стонов, невольно наводящих на мысль о призраках. Уэлдон подводит к выводу о том, что принятие устаревших, отживших свой век правил грозит обесцениванием личности, утратой индивидуальности, одиночеством. Энджел, «воплощенная невинность», перестает ею быть, она покидает старинный особняк, населенный вполне современными фантомами: эгоизмом, жестокостью, непониманием, — чтобы испытать счастье материнства, полноту существования.
Тонкие и проницательные суждения об извечной «женской доле» содержатся и в других рассказах сборника «Наблюдая себя, наблюдаю тебя», лучшие из которых представлены в этой книге советскому читателю.
Во время своего недавнего визита в Советский Союз Ф. Уэлдон рассказывала о подготовленном ею к изданию новом сборнике прозы. Незаурядное мастерство рассказчицы, проявленное Ф. Уэлдон в произведениях «малой формы», предвещает интересную встречу с талантливой писательницей.
Героини Ф. Уэлдон, их социальное бунтарство взяты из самой жизни — отстаивание женщинами духовной независимости в буржуазном обществе, борьба за равноправие в политической и экономической сферах, за раскрепощение в семье для современного женского движения по-прежнему актуальны. В то же время соотечественницы Уэлдон принимают сейчас более деятельное участие в широком демократическом движении за мир и ядерное разоружение. И хотя Уэлдон не упоминает в своих книгах о реальных «выходах» женского движения на современном его этапе, нетрудно все же представить себе лучших ее героинь в лагере английских женщин в Гринэм-Коммон, самоотверженно сражающихся против американского милитаризма.
Н. Конева
Подруги
1
Понимать и прощать. Этому учила меня мама, бедная христианская душа, терпеливая и безответная, — этому завету следовала сама, по этой причине умерла одинокой, в убожестве и забвении. Подметки у ее несчастных тапочек, которые я достала из-под кровати и выкинула, чтобы не позорить ее в глазах похоронщика, прохудились насквозь от услужливого шарканья. Шарк-шарк. Шлеп-пошлеп. Туда-сюда с пыльной тряпкой — вот и жизнь прошла.
В архиве Сомерсет-хауса, где отмечены все наши рождения и смерти, наши свадьбы и наши разводы, хранится свидетельство о рождении, в котором я значусь как Эванс Хлоя, родители — Эванс Гвинет, урожденная Джоунс, и Эванс Дэвид, маляр, проживающие по адресу: 10, Альберт-Виллас, Каледониан-роуд, Лондон, N-1; дата рождения — 20 февраля 1930 года. Эванс Хлоя, пол — женский. Свидетельства о моей смерти там пока еще нет, хотя, роясь в картотеке, заполняющей сегодня эту, как некогда казалось, бесконечную анфиладу георгианских покоев, я вдруг поразилась, обнаружив, что смутно рассчитываю найти его.