Когда мы подошли к автомобилю, на крыльце частного дома нас поджидала сухонькая старушка. Ее глазки возбужденно поблескивали и, просверлив ими нас, она первая начала разговор.
– Здравствуйте, девушки, за какой надобностью в наши края пожаловали?
Мы вежливо ответили не ее приветствие, после чего Вероника с сожалением в голосе произнесла:
– Вот, приехали по адресу, а дом оказался не тот. Нам нужен жилой дом, а тут, похоже, предприятие.
– Ага, – согласилась старушка. – Торгуют красками. Раньше иногда для местных жителей устраивали распродажи по себестоимости, теперь этого не делают, да никому и не нужно. Мало местных жителей осталось, да и те о ремонтах не думают, скоро всех должны расселить. Правда, недавно слух прошел, что нас могут и не тронуть, якобы этот дом, – она кивнула на желтое здание, – имеет какую-то особую ценность, даже специальную табличку повесили. А чего в нем ценного? Вон, в Питере сколько красивых домов стоят без всяких табличек. – Старушка оказалась словоохотливой, так что трещала без умолку. – А с адресом такие ошибки уже случались. Дело в том, что в Центральном районе тоже есть улица с таким названием. Просто нужно указывать почтовый индекс или хотя бы район.
Мы сокрушенно покивали головами и хотели с ней попрощаться, когда она окинула цепким взглядом Никин автомобиль.
– Давненько я эту машину не видела, с год примерно.
– Вряд ли вы видели ее прежде, – улыбнулась Вероника. – Таких черных больших автомобилей полно, их легко перепутать.
– Неужто я не понимаю? Но ведь номер 941 не у каждой машины! Я почему номер запомнила, да потому, что это год начала войны. Я даже про себя окрестила ее хозяина воякой. Хотя на военного он не походил, больно интеллигентный. Высокий белокурый парень, неразговорчивый. Не знаю, почему он здесь машину оставлял, а не на стоянке за оградой, но я всегда ему говорила, что присмотрю за ней, а он в ответ улыбался и шел себе. А раньше у него была темно-синяя машина, тоже красивая, но поменьше.
На Веронику было страшно смотреть, так она побледнела, рука на ручке автомобильной дверцы застыла, а старушка продолжала сыпать фактами. Чтобы дать подруге время на выход из ступора, я завела посторонний разговор.
– Неужели вы целыми днями сидите у окна? – спросила я у старушки.
– Не целыми, конечно (кто за меня дела будет делать?), но все время в окно поглядываю. Чем еще заниматься? Муж давно помер, дети по свету разлетелись, подруги в новые дома переехали. Не больно-то они на новом месте прижились, сюда тянет. Только силы уже не те, редко приезжают. Хорошо, что мобильные телефоны придумали. – Словоизвержение продолжалось. – А тот красавчик в рабочие дни всегда приезжал в одно и то же время – в 8.40, хоть часы по нему проверяй. В выходные по-разному случалось. Лет десять я его почти каждый день видела, даже как-то привыкла. Куда же он пропал? Другую работу нашел?
Вероника уже вышла из оцепенения и ответила сама:
– Я купила этот автомобиль недавно, через посредника, так что ничего о прежнем хозяине не знаю. Спасибо за общение, но нам пора.
– Теперь придется в Центральный район ехать, – сокрушенно пробормотала я.
Вероника обошла автомобиль и открыла пассажирскую дверцу.
– Катя, за руль лучше ты садись, я не в форме.
В это время из ворот выехал легковой автомобиль и проехал мимо нас. Вскоре и мы, распрощавшись с новой знакомой, последовали за ним. По дороге молчали, переваривая последние новости. То, что мы только что узнали, казалось невероятным, ужасным и просто невозможным. Бедная Ника! Она еще от прежних переживаний не оправилась, как новые подоспели. Я не представляла, как она себя поведет – снова впадет в оцепенение, разрыдается или еще что-то. Ее реакцию не всегда можно было предвидеть. Не только Женька, но и Вероника была по-своему странной. Однако это не отталкивало меня, скорее, наоборот. Хотя рядом с ней я чувствовала себя слишком уж рациональной и последовательной, дискомфорта от этого не испытывала. Просто я принимала ее целиком, со всеми ее достоинствами и недостатками. И все потому, что была уверена в том, что она меня любит и дорожит нашими отношениями, и тоже принимает такой, какая я есть, а не пытается что-то во мне переделать на свой лад. Прежде в моей жизни такого не было.
Родители с детства изводили меня всякими придирками, почти никогда не хвалили, по их мнению, я всегда все делала не так, как надо. Когда пошла в школу, стало еще хуже. Постоянно ругали за робость. Но разве от их окриков у меня могла появиться уверенность в себе? Даже, когда в старших классах я стала учиться без троек, причем, пятерок было больше, чем четверок, все равно были недовольны. Ведь не отличница же! Это было особенно обидно на фоне их отношения к моему младшему брату. Тот ВСЕ и ВСЕГДА делал замечательно, хотя ни особыми способностями, ни усердием не отличался. В детстве думала, что я подкидыш, ведь ни на кого из родителей совсем не похожа. Позднее додумалась до того, что я внебрачный ребенок, и мать вышла замуж за отца, будучи беременной от другого. Я долго так думала, но и эта версия рассыпалась, когда бабушка (а она была матерью отца) завещала свой дом мне. О, что тут началось! На меня давили, как могли, утверждая, что семейная собственность должна передаваться по мужской линии, и что у Витеньки семья и дети, а я до сих пор в бобылях, но я на их натиск и угрозы не поддалась, за что была подвергнута остракизму. Нет, сейчас только этих воспоминаний не хватает, – одернула я себя, – так можно опять вернуться в прежнюю колею.