Это признание прозвучало в разговоре за чаем в нашей квартире, отныне квартире Фарли, после того, как его нотариус несколько раз произнес слова «мошенничество» и «тюрьма».
– Подумайте, какое совпадение, – сказал Джерард. – На трупе были в точности такие же джинсы, что и у Фарли, с красным кантом вдоль шва.
Похоже, это оскорбило Фарли сильнее, чем кража у него девушки, квартиры и денег.
– Когда ты видел на мне джинсы с красным кантом?!
– Они же очень модные. Помнишь, я еще съязвил, а ты сказал, сейчас в таких все ходят.
– И когда же?
– По-моему, то было первое, что я от тебя услышал, когда мы познакомились в колледже. Я прошелся насчет твоих джинсов, а ты сказал, они очень модные, и еще сказал, что состояние моих джинсов наводит тебя на мысль, не подрался ли я с вояками из клуба владельцев ротвейлеров.
– Но это же было пятнадцать лет назад, – сказал Фарли.
Джерард пожал плечами:
– Таких мелочей я в голове не держу.
– Интересно, – вступил я, – кого мы кремировали? Полиция Корнуолла, по-моему, понятия не имеет.
– По крайней мере, ничего плохого мы не сделали, – сказал Джерард.
Элис стояла передо мной у плоского, темного диска пруда. На ней была шляпка из искусственного меха, элегантное пальто в талию и меховая муфта, должно быть, тоже искусственная. Она была похожа на русскую царевну, такую прелестную, что революционеры не могли найти в себе сил расстрелять ее. В Кенсингтонском дворце один за другим зажигались огни, темнота вокруг нас сгущалась, чернела вода и дорожки парка, снег казался синим. Элис села на скамейку рядом со мной, зябко поежилась. Я желал ее так, как никогда ничего и никого не желал. Мне хотелось послать к черту все – друзей, Лондон, работу – и вдвоем с Элис уехать в какие-нибудь прекрасные чужие края.
– Фарли я никогда не любила, – сказала она.
– Но жила в его квартире?
– Надо же мне было где-то жить. Он мною активно интересовался, и я его использовала.
– Ты уезжала с ним на выходные.
– Я не говорю, что он был мне неприятен, и мне казалось, я должна как-то отблагодарить его за то, что терпит меня.
– Ты с ним… вы хорошо тогда съездили?
– Нормально, только он все время меня фотографировал.
– Но ты ведь говорила, он классный. Говорила, что он как удачно поставленный светильник, яркий пример человека, победившего собственное тщеславие.
– Правда? Наверное, пьяна была.
Это было до неловкости похоже на мои собственные оправдания – да, впрочем, на чьи угодно.
Мимо нас прошел человек в джинсах, кроссовках и, несмотря на холод, в одном свитерке под пиджаком.
– Ходячее оскорбление британского вкуса, – кивнув на него, заметила Элис.
Я улыбнулся:
– Ну что, надежды нет? У нас с тобою? У меня ведь ничего не переменилось. Я по-прежнему тебя люблю.
– Гарри, это уже прошлое.
– Эй! Не трогай прошлое, я там живу! – воскликнул я. Она засмеялась, и мне захотелось обнять ее. – То, что ты слышала тогда, я говорил только ради Джерарда, я ничего этого не думал. Ни минуты не думал.
– Ты спал с бывшей подружкой Джерарда. Что, и это ради него? Не начинай, я рассержусь, и больше ничего. И потом, я теперь другая. Наверное, продолжать отношения стоит только в том случае, когда с самого начала в них все хорошо на девяносто девять процентов.
– У тебя кто-то есть? – спросил я, потому что непременно должен был спросить, хотя и знал ответ. У такой девушки всегда кто-то есть, а если в данный момент нет, то скоро будет.
– По-моему, ты не имеешь права на такие вопросы, – без всякого гнева сказала она.
– Нет, но я в ответе перед собственным ничтожеством.
Теперь Элис не засмеялась. Мы помолчали секунд пять, наблюдая, как на город опускается ночь, по-своему более яркая, чем день.
– Ждать принца тебе, возможно, придется долго, – сказал я, чтобы больше не молчать.
– Значит, подожду.
В пруду плескалась маленькая бурая уточка, похожая на птенца, но не птенец.
– Вроде для этого сейчас не время. Я думал, они выводятся весной.
– По-моему, это не утенок.
– А что же?
– Взрослая утка особой породы.
– Беда с вами, деревенскими, – вздохнул я. – Небось по тому, как она машет крыльями, ты можешь определить, будет ли весна теплой.
– Хватит острить, Гарри, – сказала Элис. Она явно на что-то злилась.
– Разве зимой они не улетают на юг, в теплые страны?
– Может, она не захотела улетать, может, ей хорошо здесь, на пруду. Не говори о том, чего не знаешь.