Беседу с Питом я запомнил лучше, потому что был горд тем, как сострил, узнав о его скором отцовстве. Я посоветовал ему смотреть на вещи со светлой стороны: по крайней мере, можно за нянькой приударить. Полицейский № 2 неприятно усмехнулся, но № 1 только сказал: «А не рановато ему заглядываться на нянек?» Бывают же такие буквоеды.
Еще я вспомнил, что позавидовал Питу – не столько из-за ребенка, сколько из-за того, что он вот-вот поднимется на новую ступень, и готов к этому, – так что мы еще немного поболтали о новом мотоцикле, который я планирую купить на деньги, что у него отныне будут уходить на кроватки, коляски и прочую дребедень. Он ответил что-то вроде: «На твоем месте я бы не был так уверен», из чего я заключил, что его не так уж радует перспектива тихого семейного счастья и он подумывает, не пойти ли на попятный. От Пита я вышел около часа ночи.
– И ровно в 10.35 был на работе, – поспешно добавил я, заметив недобрую ухмылку стража № 2. № 1 что-то черкнул в своем блокноте.
Я заглянул туда и прочел: ЖЕНАТ НЕ БЫЛ (в 32 года!!!). РАЗВЕДЕН НЕ БЫЛ. СНИМАЕТ КВАРТИРУ ВДВОЕМ С ДРУГОМ!!!!!! Еще он написал слово БИТА и под ним – Джерард Росс, а чуть правее – ЛУНКА и мое имя, затем схематическое изображение двух игроков в крикет, хотя, по-моему, биты и лунки здесь значили то, что значат обычно – тип сексуальной деятельности.
Как я с сожалением успел понять, наши гости всерьез задались вопросом: «Гомик он или нет?», который возникает у многих в отношении Джерарда. Сомнения подогревает его худоба, привычка размахивать руками и абсолютный пофигизм. У тех, кто знает его ближе, подобные мысли никогда не возникают, поскольку ни один нормальный гомосексуалист не может настолько не понимать женщин и не уметь одеваться со вкусом. Кроме того, я с легкой тревогой отметил, что по аналогии (так работает мысль у всех полицейских, если они честно выполняют свой служебный долг) меня тоже сочли «голубым».
Что хорошо – кажется, им понравилась наша собака. С утра в тот день я вымыл ее шампунем от блох, придавшим шерсти животного интригующий запах лимона. Детектив № 1 почесал псину за ушком и сказал, что от его жены пахнет точно так же. Все засмеялись, кроме цокнувшего языком Джерарда и Рекса, который фыркнул, в буквальном смысле слова вырвавшись из рук закона. Он – зверь чуткий, и, судя по недовольному выражению морды, несомненно, заметил, что детектив № 1 незнаком с дезодорантами.
Иногда, мне кажется, трудно поверить, что у меня есть собака – ведь о ней надо заботиться, выгуливать, кормить. Но такой уж я есть – каждый день две прогулки с Рексом в парке, без выходных и праздников, и вожу знакомство с продавщицей из зоомагазина. С одной стороны, я горжусь собой, с другой – остро ощущаю несвободу. Вопрос о кругосветном путешествии или о работе, куда нельзя прийти с собакой, для меня просто закрыт. Иногда, если Джерард не заходит домой после работы, я не могу даже позволить себе завалиться куда-нибудь выпить, потому что должен сперва зайти домой, чтобы вывести и покормить Рекса. Фарли, бывало, говорил, что преимущество детей перед домашними животными в том, что всю скучную работу можно взвалить на жену, а на свою долю оставить одни развлечения – например, сводить ребенка на футбольный матч или блеснуть перед ним остатками былой спортивной формы. Разумеется, он шутил.
Итак, наши алиби были безупречны, руки чисты, страницы в тетрадях не запятнаны кляксами, и, наблюдая, как собака чешет себе лапой за ухом, мы на минуту поверили, что в мире все спокойно. Я отдал полицейским ключи от квартиры Фарли, умолчав о нашем визите к Элис, и счел свои обязанности исчерпанными. Тут-то, в порядке легкой, непринужденной болтовни, меня угораздило небрежно заметить, что у детектива № 1 нет корнуэльского акцента. Это было ошибкой.
– Нет, сэр, – кивнул он, засовывая большие пальцы под врезавшийся в пузо ремень, – я вообще-то с Юго-Запада. Здесь у вас слишком много машин, люди все куда-то бегут.
В голосе его сквозило тайное осуждение, будто я лично каждое утро выходил на улицу с единственной целью – подгонять прохожих. Страж порядка посмотрел прямо на меня, затем на магнитную доску для заметок, рядом с которой сидел; на уровне его глаз висела фотография времен нашего последнего отпуска: Джерард в клетчатой рубашке, плетущийся по какой-то дороге в Греции. Я пририсовал ему усы и подписал под фотографией: «Я таков, каков я есть». Правда, почему-то мне показалось, что детективу № 1 подобные изыски остроумия недоступны.
– Я часто думал: как было бы здорово жить в какой-нибудь тихой глубинке, – попытался я навести мосты.
– Пензанс не глубинка, а оживленный современный город, – возразил № 1 с усилившимся к концу фразы корнуэльским акцентом. – Правда, мы не в самом центре Пензанса, а немного в стороне.
– Да, конечно, – поддакнул я. – Нет, серьезно, я уверен, там намного лучше, чем здесь. У нас на улицу выйти невозможно, чтобы на тебя не напали и не залезли бы к тебе в квартиру. Иногда одновременно.
– Да будет вам известно, в Корнуолле, что бы вы тут ни думали, преступность тоже на уровне, – вступил в разговор детектив № 2.
– Наверное, это обычное дело, – вставил Джерард несколько небрежнее и спокойнее, чем могло бы понравиться полицейским.
Последовала краткая пауза, в течение которой полицейские собрались с мыслями, а пес перебазировался ближе к двери в коридор. Он, как я уже замечал, животное исключительно чуткое, и я могу лишь предположить, что он ощутил растущее напряжение и решил на всякий случай подготовиться к бегству.
– Сэр, вы фигурируете в завещании мистера Фарли, – сообщил № 1 уже с явным и неоспоримым корнуэльским акцентом.
– Неужели?
– Да, сэр, он упомянул об этом в прослушанном нами сообщении на автоответчике.
– Да, верно.
Голос мой приобрел необъяснимую надменность, даже, пожалуй, спесь. «Прекрати, – велел себе я, – ты ходил в обычную среднюю школу в Шотландии, а не в какой-нибудь Итон».
– И все же вы, сэр, забыли об этом, – вклинился в разговор детектив № 2, явно видевший во мне потенциального злодея. Судя по всему, он почуял во мне гонор и решил, что пора меня обламывать, причем желательно путем помещения в каталажку. Смотрел он как-то странно; пожалуй, по-своему он понимал меня глубже и полнее, чем любой из тех, с кем сталкивала меня жизнь. Он видел меня насквозь с моей взбалмошностью, завиральными идеями, игрой на публику, и, хотя, разумеется, ему тоже случалось играть на публику, играл он иначе, да и публика была другая. По его меркам, я был человеком пустым и несерьезным и нисколько ему не нравился.
Наверное, и на мою гомосексуальность он понадеялся именно потому, что так ему проще. Мысль о том, что я могу встречаться с женщиной, тем более красивой, была бы для него как нож острый. Мне даже захотелось, чтобы в нашу кухню сию минуту вошла Элис, и тогда я бы сказал: «Смотри, самец жирный, что у меня есть (сознательно заменив «кто» на «что» для пущего эффекта). А у тебя, с твоей игрой в дартс по выходным, с твоим пивом и синим клеенчатым ремнем, была хоть одна женщина, отдаленно похожая на эту? Наверняка не было». Размечтавшись, я упустил, что и у меня самого никогда в жизни не было женщины, хоть сколько-нибудь похожей на Элис, но я ведь попросил ее о свидании и вроде получил согласие, а ему и такое не снилось.
Полицейские явно ждали ответа на вопрос, почему я ни словом не упомянул о том, что Фарли включил меня в завещание. Они смотрели на меня, всем своим видом говоря: «У нас времени много», который обычно значит, что через пять минут человек предпочел бы оказаться в пабе.
– Ах да, это было немного неожиданно, – лениво проронил я, намеренно растягивая слова.
– В самом деле, сэр. Вам было известно, что мистер Фарли переписал завещание всего две недели назад? В вашу пользу?
Я ответил, что не знал. Он подался ближе ко мне. Должен сказать, к частному пространству я отношусь достаточно трепетно, и уж если пожелал бы общаться с кем-либо на близком расстоянии, то с пылкой нимфеткой, а не с распаренным полицейским. В обычных условиях я отшатнулся бы, но сейчас почувствовал, что для моего проницательного собеседника подобная реакция послужит неопровержимым доказательством виновности, и потому отпрянул медленно, насколько это вообще возможно.