Я почувствовал, как наливаются странной тяжестью ноги, и ощутил неодолимое желание бежать. Но бежать было нельзя. Время замедлило ход и почти остановилось. «Милая, – подумал я, – как же я хочу тебя». И немедленно услышал мамин голос: «Выбирай по себе».
За пять шагов Элис заметила меня, подошла, поцеловала в щеку. Воздух гудел от напряжения, и мне показалось, я вот-вот упаду в обморок, но выдавил, почему-то с сильным бирмингемским акцентом:
– Элис, извини, что проглядел тебя, я только на минуточку отошел.
Ощущение было такое, будто я двигался под водой, на огромной глубине, и голова моя была готова лопнуть от давления.
Спутник Элис, в дорогом, но очень обычного вида синем пиджаке, светлых брюках, клетчатой синей сорочке и с багровой физиономией, неуверенно топтался поодаль. Я заметил его раньше, когда он подъезжал к двум секретаршам, но обломался. Не понимаю, как ему хватило наглости заговорить с Элис. Она войти не успела, а он уже тут как тут. Но вот страшное давление исчезло, будто кто-то открыл клапан, и мы опять начали двигаться, как нормальные люди.
– В туалет, что ли? – невозмутимо спросила Элис.
– Ну, да, там рядом, – промямлил я.
Ожидание, соперничество, ощущение угрозы, окружение несимпатичных мне людей, выпивка – все это разом навалилось на меня, выпустило душу из тела, чтобы та металась по залу, свободная от норм и запретов.
– Ты откуда родом? – услышал я свой собственный голос.
– Что-что? – не поняла Элис.
Я повторил вопрос.
– Из Энглси, с островов.
– На валлийку ты не похожа.
– А почему ты спрашиваешь?
– Я сам с запада, хотя по выговору, как я слышал, могу сойти за северянина.
Да что у меня с дикцией?
Я взглянул на франта в синем пиджаке. Лицо у него было плоское, глаза слегка косили, как будто ему от души врезали по морде сковородкой. Мои глаза сузились, как у полицейского при виде эксгибициониста или у летчика-камикадзе при встрече с противником. «Как ты смел приблизиться к этой девушке?» – подумал я, хотя позже, вспоминая тот эпизод, признаю, что должен был восхищаться его храбростью. С такой по-детски сосредоточенной физиономией, с душой банкира (я это предположил, но предположил верно), в удручающе стандартном, хоть дорогом прикиде, подкатываться к самой красивой женщине Лондона, а может, и всего мира. А еще говорят, в частных школах деньги берут зря. Ничего подобного: там ему внушили уверенность в себе, до смешного несоразмерную его обаянию. Я его ненавидел за то, какой он, потому что нервничал и потому что в его присутствии вел себя крайне глупо.
– Ах ты, надо же, – все еще с бирмингемским акцентом сказал я, – Чарльз!
– Да, – надменно кивнул он, явно подразумевая: «Да как вы смеете».
– Служил в армии, а теперь перебрался в Сити?
– Мы знакомы?
– Нет, – пожал плечами я, – просто угадал.
Затем улыбнулся и посмотрел на Элис, ожидая похвалы за остроумие и смелость. Как ни странно, я получил желаемое. Она хихикнула и сказала:
– Чарльз только угостил меня шампанским.
– Отлично, значит, мне меньше расходов, – по-прежнему с бирмингемским акцентом, но чуть агрессивнее ответил я.
У банкира от возмущения окаменела челюсть, но он промолчал, зная, что лучше потерпеть мой треп и я заткнусь сам. Чем больше я нервничал, тем глупее себя вел; чем глупее выглядел, тем больше нервничал. Мне хотелось заткнуть Чарльза за пояс, утереть ему нос, задавить его интеллектом, но я понимал, что, если события будут развиваться в прежнем направлении, посетителям придется нас разнимать. Пусть только попробует смотреть на меня сверху вниз, и головы ему не сносить.
– Вообще-то, – вступила Элис, – мне здесь не очень нравится. Может, пойдем куда-нибудь еще?
– Да, конечно, – согласился я. – Всего доброго, Чарльз.
Это я произнес особенно учтиво.
– Вообще-то, – холодно заметил он, – мое имя Алджернон.
Он поднял руку, помахал Элис, как будто маленькому ребенку (есть люди, которые вот так машут детям). Я с трудом удержался от соблазна прошипеть ему на прощанье «она моя», но теперь это было уже неважно. Мне нет нужды тягаться с ним ни в остроумии, ни в одежде, ни в богатстве, потому что девушку увел я, и это хуже любого оскорбления. С моей стороны было бы любезностью пристрелить его.
Выйдя на улицу, я первым делом извинился перед Элис за свое поведение. К моему изумлению и восторгу, она не сердилась.
– По-моему, вы были очень забавны. Терпеть не могу таких, они все точно инкубаторские. Ему бы девушку в шарфе с жемчужинами.
– Чтобы выглядеть полным уродом, – поддакнул я. – Но почему тогда ты не отказалась от его шампанского?
– Говорить я могу с кем угодно, – рассмеялась Элис. Я представил себе длинную вереницу отвергнутых поклонников.
– Но его зовут не Алджернон? – решил проверить я.
– Нет, Чарльз.
Между тем мы добрались до Сохо и шли по веселой, шумной ОлдКомптон-стрит. Я рассказывал Элис, как изменился «Артемис». Она возразила, что, наверное, то было значительно раньше, поскольку она этот бар другим не помнит. Я снова задумался, не подводит ли память меня. Проходя мимо выставленных в витрине магазина плечистых манекенов в кожаных куртках, Элис взяла меня за руку. Некоторые девушки делают это просто так, без причины, но у Элис, я уверен, причина была, и меня опять захлестнула волна щенячьего восторга. Мы шагали по улице, держась за руки, я – гордый собой, как подросток с сигаретой, – пока не остановились у паба, названия которого я не помню.
Мы зашли, и я решил, что, хоть и не хочется, отпустить ее руку удобнее всего в дверях. Так я и сделал, и Элис опять не выразила неудовольствия. По пути к стойке бара я еще хотел обнять ее за талию, но, подумав, счел подобный жест слишком покровительственным.
Паб не переоборудовался лет двадцать – настоящее чудо для Сохо. Внутри царил полумрак, деревянные панели потемнели от времени и табачного дыма, тускло поблескивала бронза, и казалось, будто ты попал в клуб, где, если пройдешь строгую проверку, сможешь остаться навсегда. В отличие от залитых светом, вылизанных до блеска новых баров, этот был для тех, кто хочет спокойно посидеть и никуда больше не бежать.
Здесь нашелся даже настоящий музыкальный автомат с записями, которых никто, кроме самого хозяина, слушать не стал бы, если только в пятидесятых годах не был подростком и не тосковал по музыке своей юности. На стене висела табличка: «Того, кто вздумает курить над бильярдным столом, вышвырнут без разговоров». Заметьте, не попросят уйти, а вышвырнут. Теперь я точно знал, что мне понравится владелец этого заведения, кто бы он ни был, потому что бильярдного стола я не увидел, как ни искал. Наверное, объявление оставили просто так, для колорита. Что лучше всего, то был настоящий городской паб без всяких доморощенных украшений типа ярко начищенных подков, висящих под потолком горшков и кастрюль, – только театральные афиши тех дней, когда здесь собирались третьеразрядные актеры, теперь предпочитающие спортзалы. Ребенком я любил бывать в таких местах, хотя теперь захаживаю нечасто. Девушек мало.
К этому моменту я находился уже в состоянии устойчивой эрекции, о чем теперь вспоминаю с улыбкой, но тогда она серьезно мешала мне двигаться и была абсолютно не нужна. Я представил себе Джерарда, сидящего на унитазе, и мне полегчало настолько, что я смог без особой неловкости донести напитки до нашего столика. Надеюсь, у Джерарда все в порядке. Если один ваш друг погиб при невыясненных обстоятельствах, это еще можно расценивать как несчастье, но два – уже веский повод для судебного разбирательства. Поскольку дело прошлое, признаюсь честно: у меня были сомнения относительно назначенной моим лечащим врачом допустимой дозы снотворного, но, как резонно заметил бы судья, об этом следовало беспокоиться раньше. «Интересно, – подумал я, – станет Элис навещать меня в тюрьме?»
Она села напротив, и мне стало до ужаса ясно, что надо найти, о чем говорить ближайшие три-четыре часа, прежде чем будет удобно предложить выпить кофе у нее дома. Не то чтобы у нас не нашлось общих тем – разумеется, нашлось бы, – просто я нервничал. Так бывает, когда ставишь машину на стоянку. Если ты один, все просто: музыка гремит, сигарета в руке, ничего невозможного нет, и ты легко втискиваешь железного друга в узкую щель между «Роллс-Ройсом» и джипом. Совсем не то на выходных с девушкой: бесконечные споры о маршрутах, собаку тошнит на заднем сиденье, надо объяснять, что мальчишку на велосипеде ты заметил за километр до того, как она взвизгнула и сделала попытку схватиться за руль; сердиться, ибо она каждые полминуты давит на воображаемый тормоз…