– Заставляешь ждать себя? – спросила Элис, когда я вернулся за столик с довольным лицом папаши, только что видевшего, как несимпатичный ему приятель дочери угодил под автобус.
Мне хотелось поцеловать ее, сказать, что люблю, что буду любить вечно – по крайней мере, ближайшие лет десять, – но, чтобы раззадорить ее, я решил до конца вечера вести себя властно и грубо.
– Что ты со мной сделаешь, когда приведешь обратно в номер?
– Не скажу. Придется тебе самой подумать, – усмехнулся я, сжав ее руку и втайне жалея, что не сообразил заглянуть в книжку. Хоть понятие имел бы, как управляться с розгами бездарному любителю.
К нашему столику подошла официантка. Я думал – чтобы забрать тарелки, но надежды мои, как выяснилось, были беспочвенны и напрасны.
– Элис МакНейс? – с хорошим английским произношением спросила она.
– Да, – откликнулась Элис удивленно.
– Вас просят к телефону.
– Не ходи, – сказал я.
– Интересно, кто бы это мог быть?
– Кто угодно. Абсолютно кто угодно.
Элис удивленно выпятила нижнюю губку.
– Как интересно.
И поднялась из-за стола.
– Я тебе запрещаю, – заявил я, решив сыграть на своем амплуа повелителя.
Как будто не услышав, она аккуратно задвинула стул и пошла к телефону.
– Ты очень плохая девочка! – с надеждой крикнул я вслед, здраво рассудив, что могу извлечь из этой игры некую выгоду.
Град за окном прекратился, но над каналом время от времени рокотал гром. О том, что Джерард, при всей своей несообразительности, может перезвонить сюда, я как-то не подумал.
Прошло полчаса. Я допил до дна свой бокал, затем остатки вина из кувшина, затем осушил бокал Элис и заказал еще кувшин. Мозг молчал, но для издерганных нервов и это было слишком громко. Когда мозг очнулся, то мысли приобрели форму газетных заголовков: «Мужчина лет тридцати найден задушенным в Большом канале», «Спасаясь от нападения своей подружки, английский турист совершает смертельный прыжок в канал», «Вскрытие подтверждает: смерть наступила от удушения». Меня поразила зловещая догадка: может, моя смерть на воде станет второй на совести Элис?
Из-за грозы и своей внутренней борьбы я не услышал, как вернулась Элис. Не иначе снова приплыла по воздуху.
– Он назвал меня подлой изменницей.
– Значит, не так уж сердится, – вяло заметил я. – Тебе было приятно? Тебе ведь нравится, когда тебя обзывают блудливой сукой, верно?
Памятуя, о чем мы говорили, я не знал, как действуют на нее оскорбления.
– Ни черта мне не приятно, – отрезала она. – Ты не сказал мне, что позвонил ему.
– Он был нездоров, и я хотел проверить, все ли у него в порядке.
– И поэтому разболтал, где ты и с кем?
– Упомянул вскользь.
– Как, по-твоему, он это воспринял – плохо?
– Сказал, что сожжет всю мою одежду и убьет меня, когда я вернусь, так что лучше, чем я предполагал.
Удобно дружить с Джерардом: даже когда его нет рядом, можно врать о нем, что в голову взбредет.
– Мне он сказал, что ты хвастался.
– Я не хвастался. Возможно, я торжествовал, но делал это сдержанно и пристойно.
– Еще он спросил, не хочу ли я слетать с ним в Венецию недели через две.
– И что?
– Я отказалась. Чем еще раз тратиться на билеты, я лучше здесь квартиру сниму. А тебе-то не все равно, что я ему ответила?
Это меня несколько отрезвило.
– Послушай, Элис, – начал я, глядя ей в глаза, как полицейский, объясняющий малолетнему правонарушителю, что за штука жизнь, – мне совсем не все равно. Ты очень, очень мне нравишься. Джерарду я позвонил, только чтобы понять, в порядке ли он, и вот не удержался, проговорился, что я с тобой. И все.
Она смущенно улыбнулась.
– Так что ты там собирался со мной делать, когда привезешь меня обратно в гостиницу?
Я еще раз подробно объяснил, что это мое личное дело, затем мы вышли на ночную улицу и побрели на площадь Св. Марка. В полночь, посреди площади, когда все нормальные люди прятались от грозы, я целовал ее при свете молний и думал, как странно стоять вот так, только вдвоем, на одной из самых посещаемых туристами площадей мира. Тут я вспомнил, что вести себя надо властно, и со всех сил стиснул Элис в объятиях.
В Лидо мы возвращались на вапоретто, стоя на корме под ливнем и раскатами грома.
– Ух ты, наверное, вот так же видел это Наполеон, – сказала Элис, глядя на цепочку огней вдоль берега Лидо.
– Какая банальная мысль, – ответил я, за что тут же получил по шее.
В номере передо мною встала проблема перехода к решительным садомазохистским действиям, что для новичка легче сказать, чем сделать. Почти все, кто сознательно вступает в сей тайный мир, оснащены полезными фантазиями на тему пыток и насилия, которые существенно помогают им при первых неумелых опытах. Я был просвещен куда меньше: пределом моих отроческих мечтаний была реклама эротического белья в глянцевых журналах. Разумеется, связывать девушек мне уже приходилось, теперь почему-то все они об этом просят, но, дабы произвести впечатление на Элис, по-моему, следовало зайти несколько дальше.
Мой мозг лихорадочно работал над этой задачей всю обратную дорогу. Сигаретные ожоги? Нет, не годится: такого я не смогу сделать, как бы меня ни умоляли. Электрический провод в качестве плети? Но это загубит на корню мои фантазии об избиении знаменитостей мужского пола.
Требовалось нечто выходящее за рамки моих предыдущих опытов и притом безопасное для моего психического и ее физического здоровья. Но, как выяснилось, она сама кое-что придумала.
Я набросился на нее, не успев закрыть дверь в номер, поскольку именно так, по моему разумению, подобало вести себя сексуальному хищнику, да к тому же мне просто этого хотелось. Мы упали на кровать, я тут же задрал ей юбку, не тратя времени на такие мелочи, как блузка; навалился на нее, она обвила меня ногами, и несколько минут мы страстно целовались. К моему приятному удивлению, под юбкой оказались не колготки, а те чулки, что я видел в рюкзаке.
После лобзаний и стандартного набора грубых ласк мы наконец освободились от одежды и заняли самую традиционную и старомодную из возможных позиций – «мужчина сверху». По моей книжке, все шло как надо: я блаженствовал, я обладал прекраснейшей из когда-либо доступных мне девушек и большего желать не мог. Но у Элис были другие соображения.
– Ударь меня, – выдохнула она, едва сумев на миг оторвать губы от моих.
– Куда? – оторопел я, успев уже забыть о немедленной необходимости проявить жестокость. Авось Элис не заподозрит меня в том, что в садомазохистском угаре я еще себя помню.
– Куда хочешь, – ответила она, чувствительно шлепнув меня по заду. – Скажи, что Джерард прав и я блудливая сука.
Признать, что Джерард в чем бы то ни было прав, для меня удовольствием не было. Поэтому я игриво заявил: «Вот тебе, стерва» – и осторожно шлепнул по щеке, точно будя малого ребенка.
– Сильнее, – потребовала она. – Бей сильнее.
– Сильнее? Ты хочешь?
Я надеялся, что она скажет: «Нет, не надо, я передумала, переходи к обычной процедуре».
– Не болтай, бей.
Она больно вцепилась мне в волосы, и тогда я действительно отвесил ей оплеуху – в основном для того, чтобы она меня отпустила. Она охнула от наслаждения, разжала пальцы и упала на подушку.
– Еще хочешь? – спросил я, стараясь говорить жестко, но тон получился, будто у тетушки, которая выдала племяннику предостаточно лакомств.
– Бей, – приказала она.
Я закатил еще две пощечины. Она глухо вскрикнула. Да, подобных выражений удовольствия я давно не слыхал. Щека у Элис покраснела, и я захотел остановиться.
– Ты в порядке? – спросил я. В опусах де Сада такой вопрос, должно быть, встречается нечасто.
– Продолжай, – выдохнула она.
Я ударил еще раз, и второй, и третий, хотя без особой уверенности. Вспышка молнии залила комнату белым светом, и лицо Элис на подушке показалось мне бескровно-бледным, точно у трупа в морге. Когда я ударил ее, она замерла и напряглась, как на неудачной фотографии. От следующей пощечины ее лицо исказилось и застыло. А потом грянул гром. Я был готов услышать крик «режь» или увидеть в окне графа Дракулу, но, занеся руку для четвертой пощечины, услышал почти беззвучный шепот: