– Нет, давай ты первая.
– По-моему, лучше ты. Наверное, наши новости как-то связаны.
– Откуда ты знаешь?
– Женское чутье.
Она вовсю кокетничала, что несколько меня раздражало. Подобное поведение раздражает меня и в лучшие времена, но, наверное, сейчас я злился, догадываясь, что она может меня бросить.
– Нет, нет, давай сначала выпьем.
Элис села на диван. Я откупорил шампанское.
– Не скажу тебе мою новость, пока не услышу твоей, – глупо хихикнула она.
«Интересно, – подумал я, – сколько она уже выпила?»
Затем сел с нею рядом, радуясь возможности наконец-то выпить, но мучительно сознавая, что шампанское в гомеопатических дозах (не более бокала на один прием) вряд ли на меня подействует.
Элис сделала глоток и поставила свой бокал на пол. Она по-прежнему хохотала. Не успел я пригубить шампанского, как она стремительно поцеловала меня снова, что было еще более неприятно, чем кокетство, и положила руку мне между ног.
– Давай поиграем, – расстегивая на мне ремень, предложила она. – Кто первый кончит, первый и рассказывает.
Я эту затею не оценил, но, с другой стороны, вдруг Элис больше никогда не допустит меня к себе? Так хоть будет что вспомнить. Я залпом допил шампанское и, не говоря ни слова, притянул ее ближе. Мы поцеловались, моя «страсть» взыграла, и, как тогда с Полой, меня захлестнула бесшабашная лихость, бездумное наслаждение плохим поступком. Если плохо было бы признаться в измене до того, как мы переспим, после – просто ужасно. И все же в недолгом отчуждении после близости мне будет проще выговориться, потому что Элис покажется не такой притягательной. Грустно, конечно, но уж как есть.
Я подмял ее под себя, распластал на диване. Прежнее раздражение смешалось с томлением, и я ощутил невероятную жажду сделать ее своей, забыть обо всем, что нас разъединяет. То же чувство я испытывал, когда встал за спиной у Джерарда и едва не толкнул его под колеса, только сейчас решить предстояло всего-навсего, как распорядиться самим собой, что проще. Как быть, я не знал. Сиюминутное удовлетворение или долгая игра? Пес вошел в гостиную и уставился на нас. Как бы поступил он? Собаки – отличные поводыри для слепых, но как быть с эмоциональной слепотой? Где они, поводыри для души, собаки, которые предупреждают: «Вот тут лучше к ней прислушайся», а потом советуют, что делать дальше? Где обучают таких собак, где их найти? Ни за какие деньги не купишь.
– Сейчас отделаю тебя так, как никто и никогда, – сказал я.
– Поглядим, на что ты способен, – ответила она, расстегивая мне брюки, и запустила руку внутрь. Злая, скрытная, прекрасная, пьяная.
Признание уже вертелось у меня на языке. Наверное, лучше проронить небрежно: «Я тут на прошлой неделе переспал с бывшей пассией Джерарда, а у тебя что интересного?» – но мои размышления прервал звонок. Я рванулся к двери. Элис ухватилась за мои штаны, так что пришлось выползти в коридор, волоча ее за собой, будто в игре с овальным мячом, где распаленные участники тузят и щипают друг друга почем зря. Люблю я эту игру, особенно на международном уровне. Искренне одобряю любой матч, в котором толпа трудящихся аборигенов вышибает дух из толпы учащихся английской частной школы.
– Это из ресторана, я должен забрать суши, – взмолился я.
– Тогда, мальчик мой, придется тебе делать это без брюк.
Она уже стащила одну штанину, истерически смеясь, пока я полз вперед, подобно Джону Уэйну под колючей проволокой и пулеметным огнем. В любой другой ситуации я порадовался бы, если девушка неземной красоты попытается изнасиловать меня в моей же собственной прихожей, но рвение Элис лишь добавило яркости маячившему в моем мозгу образу Полы. На черта я с ней связался?
– Ах ты, дрянь, – сказал я вслух.
– Прости, – спохватилась она.
– Да нет, не ты, я о другом подумал.
В дверь опять позвонили.
– Рада, что пробуждаю в тебе такие мысли, – надулась она.
Я добыл из кармана брюк деньги, кое-как привел себя в порядок, отпер дверь, отдал за пару кусочков сырой рыбы столько, что впору вызвать панику на валютном рынке, и вернулся к Элис. Она как будто бы слегка протрезвела, а может, ее безумная игривость приутихла от обиды.
– Ну что, есть будем? – спросила она. Обиделась, точно.
– Да, конечно. Послушай, не сердись, сам не знаю, что на меня нашло.
Я налил себе второй бокал шампанского, выложил на тарелку суши. Элис вина почти не пила. Мы молча принялись за еду. Теперь, когда у Элис испортилось настроение, мне стало спокойнее. Если человеку в хорошем настроении сообщить плохую новость, он воспримет ее острее и больнее. Разумеется, и это можно довести до крайностей. Помню, как первая большая любовь Джерарда, девушка по имени Кандида (убить мало просвещенных родителей: назвать ребенка в честь грибковой инфекции!), потеряла работу на той же неделе, когда умерла ее мама. Тогда-то он и решил порвать с нею, причем главным его доводом было: «Она ведь сказала, что хуже уже некуда», и долго сердился на нее за то, что сожгла подаренное им руководство «Как сохранить любовь».
– Ладно, скажу тебе свою новость, – глотнув шампанского, сказала Элис.
– Давай лучше сначала я.
Потому что я просто не мог позволить ей сообщить мне что-то хорошее. Слишком гадко выйдет: да, милая, у тебя чудесный щеночек, а теперь собирайся, нас ждут в сиротском приюте.
Она рассмеялась:
– Этак мы до утра просидим.
– Запросто, – подтвердил я, совсем загрустив. – Но правда, лучше я первый скажу. Понятия не имею, как ты к этому отнесешься. Не знаю даже, как начать… мы вместе чуть больше месяца, все только начинается, и слишком рано еще…
Глядя в сторону, Элис вертела в руках тепличную, ничем не пахнущую розу. Интересно, догадалась или нет?
– Я не хотел, чтобы это произошло так, и когда увидел тебя впервые, то вообще не верил, что это возможно.
На самом деле я опять соврал. После первой встречи я мечтал, как мы будем мирно стариться вместе, а Элис будет благодушно подмигивать моим юным любовницам. Теперь, к собственному изумлению и тревоге, мне была нужна она одна. Наиболее цинично настроенные из вас отнесут мой пыл за счет того, что Элис могла в любой момент хлопнуть дверью, но правы окажутся лишь отчасти. Наверное, я просто влюбился по-настоящему. Она улыбалась, как должны улыбаться девушки, как улыбаются они в наших мечтах. Могу поклясться, глаза ее искрились, то есть буквально ловили отблески света и отражали его.
– Не хочу врать. Я не могу вечно держать это в себе.
Да, что-то я слишком долго собирался. Всего-то и надо, что взять и сказать: я тебе изменил, я негодяй, я хуже самой подлой собаки, я крысиный бутерброд со всеми потрохами.
– Да? – чуть задохнувшись, спросила она. Стереосистема тихонько играла «Туманный день в Лондоне» Фрэнка Синатры, а по телевизору Рольф говорил о какой-то кошке, которую, как это ни грустно, пришлось пристрелить. «Иди ты на фиг», – подумал я.
«На прошлой неделе я переспал с бывшей подружкой Джерарда». Увы! Я произнес это лишь мысленно. Слова никак не могли найти дорогу к губам.
– Да? – повторила Элис. «Ну, давай, – подумал я. – Скажи, прыгни прямо из парной в ледяную воду, тебе же потом лучше будет. Три слова: я тебе изменил. Все равно Джерард расскажет, а не он, так она сама почувствует, как бы я ни отпирался. Смысла нет. Игра подходит к концу. Пора открыть глаза, даже если увидишь полную мерзость; пора быть мужчиной».
– Я люблю тебя и хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, – сказал я.
– Ладно, – просияла она, тут же забыв про обиду. – Согласна.
20
ТАКОЙ ЖЕ НИКЧЕМНЫЙ, КАК ВСЕ
Суши остыть не может, поэтому то, что осталось, было вполне съедобно после того, как целый час мы, по выражению авторов любовных романов, «падали друг другу в объятия», а по опыту простых смертных – «лезли друг другу в трусы». Я каким-то образом умудрился в пылу сближения допить все шампанское и потому, слегка отдышавшись и выкурив сигарету, пошел на кухню за пивом для себя и джин-тоником для дамы. Было десять часов вечера. Джерард должен был вернуться утром, часов в девять. Вероятно, мне предстояла самая кратковременная помолвка в мире.