Лицо Эвы медленно заливала краска гнева:
— Думаю, мне лучше уйти.
— Нет уж, черта с два. Теперь ты не сбежишь!
— Прекрасно! — закричала она. — Говори наконец то, что собрался. И покончим с этим!
Он шагнул к ней и встал совсем близко:
— Я хочу знать всю правду.
— Но я не могу сказать тебе всего. А то, что могу, скорее всего, не удовлетворит тебя.
— Да мне не надо, чтобы ты меня удовлетворяла! — Джаред скрипнул зубами. Эва — единственная женщина, которая когда-то его действительно удовлетворяла. Проклятье! Почему именно она должна быть единственной, кто сводит его с ума?
— Я хочу знать, почему за все эти годы ты ни разу не пришла ко мне, почему хотя бы не сказала, что уезжаешь?
Эва покачала головой:
— Я не могла.
— Это не ответ!
Они стояли так близко, что он мог видеть крошечные золотые точечки на радужке ее глаз и вдыхать цветочный парфюм, которым она пользовалась еще в школе. Почему больше всего на свете ему хочется вытрясти из нее душу и целовать, целовать?…
— Я… должна была уйти, Джаред. Отец не оставил мне другого выбора.
— Стало быть, ты винишь своего отца?
— Нет, я лишь пытаюсь объяснить тебе обстоятельства.
— Ну и что же это за обстоятельства? Мне казалось, между нами было что-то особенное.
— Оно и было.
— Между тобой и тем парнем в Нью-Йорке — нет?
Эва беспомощно опустила руки:
— Нет.
— К черту, Эва! Так что же тогда случилось?! Настолько важное, что ты должна была исчезнуть просто так?
— Я боялась, что если этого не сделаю…
— Мамочка! — донесся из столовой голосок Лили.
Эва перевела дыхание: — Джаред…
— Это еще далеко не все, — прошептал он.
— Мамочка!
— Я здесь, Лил.
Малышка появилась в дверях, за ней — Муна.
— У Джареда есть пони! Я его водила… водила… — Лили беспомощно посмотрела на Муну.
— По загону, Маленькая Звездочка. Эва улыбнулась.
— Это здорово, Лил. Но нам уже пора, солнышко. Через полчаса я должна быть на примерке у миссис Бентон. Мы перекусим по дороге.
— Я ела морковку, и Муна дала мне хлеб. Знаешь, мамочка, какой? Внутри кукурузочные зернышки! — Лили обняла Муну и подбежала к Джареду.
Он прижал девчушку к себе и вдруг удивился, как ему грустно оттого, что они уходят.
— Она стала очень красивой женщиной, — сказала Муна, когда машина с Эвой и Лили скрылась из виду.
— Да.
— Дочка вся в нее.
Джаред кивнул.
— Но у нее глаза ее отца.
Он изумленно обернулся к бабушке. Как, ради всего святого, она может это знать?
— Правда таится в сердце, но ее видно через глаза. Ты не видишь того, что прямо перед твоими глазами.
— О чем ты?
— Лили — твой ребенок, Джаред.
Глава 4
Эва подняла лицо, чтобы прохладный душ мог охладить его.
Почти десять вечера, но по-прежнему страшно жарко. И едва живой кондиционер в Ритином доме — вовсе не единственная причина, почему она вся горит. Главная причина — визит к Джареду.
Сколько случилось всего за один день! Сегодня она встретила отца, разговаривала с ним, и он познакомился с Лил. Он пригласил их к себе и приветливо отнесся к внучке. Да, Рита рассказывала ей, что отец изменился. Но разве она может поверить в это? И хочет ли поверить, собственно?
Эва устало опустила голову; прохладная вода побежала по спине.
Впрочем, теперь, когда у нее есть Лили, было бы слишком рискованно решиться на новые отношения с отцом.
Она закрыла руками лицо. Если бы только можно было избавиться от этой боли. Боли, которую причинил ей отец, а она, как эстафету, передала Джареду.
Джаред.
Ее воин-чейен. Ему она подарила свою любовь и свою девственность… А сегодня он стоял рядом с нею в дверях конюшни и смотрел на их малышку Лили. Он вел себя как гостеприимный хозяин, но она чувствовала, что его спокойствие — напускное.
В столовой ей даже показалось, что он хочет поцеловать ее. И она была готова прильнуть к нему, но он вдруг отстранился. И начал забрасывать ее вопросами, а она не нашла в себе сил на них отвечать.
Завтра она съездит к нему еще раз и наконец расскажет все.
Уже сама мысль об этом страшила, но она больше не поддастся страху. Что бы ни говорил ей Джаред, она справится.
Эва вытащила из обертки кусок лавандового мыла и намылилась. Ноги, бедра, живот, грудь. Перед глазами стояло лицо Джареда, его длинные черные волосы касаются ее груди, его рот — ее сосков, его язык…
Боль глубоко внутри — тоска по нему, которую она так долго в себе давила, — вдруг сделалась живой. Эва даже застонала. Она видела себя и Джареда — два переплетенных тела, темное и светлое — на сене в пустой конюшне. Сможет ли она когда-нибудь стереть эту ночь из памяти? Сможет ли она когда-нибудь быть с другим мужчиной, не видя перед собой лица Джареда? Или до конца дней ее будет преследовать взгляд его серых глаз?