— Я заскочу на пару часов к Одри, — Кристин надела хлопчатобумажное платье с цветами, наверняка из каких-то старых летних вещей, но Филипп не припоминал его. — Какой славный вечер!
Она лучезарно улыбнулась. Она выглядела радостной. Именно простодушие и необремененность знаниями делают ее такой солнечной, подумал Филипп. Ему придется до конца жизни поддерживать Кристин материально, морально, общаться с ней. Мир за окном не для нее, даже такое его проявление, как работа в парикмахерской, погубит мать. Отец оберегал ее, как будто держал под большим широким крылом, а Кристин, как оперившийся птенец, смотрела по сторонам с удивлением и восторгом. Филипп иногда не мог себе представить, что мать в состоянии справиться с самыми обычными делами — например, заплатить за проезд в автобусе.
Когда Черил вошла в дом, она, должно быть, столкнулась с Кристин. Филипп удивился бы, загляни сестра в гостиную. Она и не заглянула. Он слышал, что Черил еле волочит ноги, поднимаясь наверх. Больше недели прошло с того момента, когда он в последний раз перекинулся с ней парой слов. Любые новости о нем, о его будущем сестре безразличны, Филипп понимал это.
Он слышал над головой шаги Черил, расхаживающей по материнской спальне. Он слышал, как скрипнула дверца шкафа. Филипп уже перестал беспокоиться за сестру и теперь постепенно осознавал, что воспринимает ее только как дополнительную обузу: помощи матери от нее ждать бессмысленно. Чуть приоткрыв дверь в гостиной, Филипп слушал, как Черил спускается по лестнице. Он понял, что ей все равно, слышит брат шаги или нет, знает ли что-нибудь. Только круглый дурак не понял бы, что Черил ходила в спальню матери, чтобы взять хоть какие-то деньги, спрятанные там: украсть из сумочки, из кармана на молнии, чаевые или открыть фарфорового медвежонка с откидной головой, в котором всегда лежат десяти- и двадцатипенсовые монеты.
Хлопнула входная дверь. Филипп подождал несколько минут, чтобы сестра ушла, и поехал к Сенте.
— Я не верю, — говорила Фи, — ты шутишь, — она была так потрясена, что прикурила одну сигарету от другой.
— Фи, он морочит нам голову, — сказал Дарен.
Филипп был поражен. Он-то предполагал, что его признание вызовет восторженное ликование. Сента — кузина Дарена, она была подружкой невесты на свадьбе у Фи. Естественно ожидать, что все очень обрадуются принять в свой тесный круг члена большой семьи Дарена.
— Вы меня постоянно поддразнивали по поводу Сенты, — сказал Филипп, — вы наверняка поняли, как я к ней отношусь.
Дарен засмеялся. Он, как обычно, сидел в кресле перед телевизором. Фи раздраженно бросила ему:
— Что смешного?
— Потом скажу.
Эти слова прозвучали так резко, что повисла неловкая пауза. Фи положения не исправила:
— Ты хочешь сказать, что все время, пока мы вроде бы острили на тему, как тебе нравится Сента, спрашивали, не дать ли тебе ее номер и прочее, — все это время ты на самом деле с ней встречался?
— Да, но тогда она не хотела, чтобы другие узнали.
— Знаешь, должна тебе признаться, я действительно думаю, что это самое настоящее двуличие, Филипп. Извини, но я так считаю. Полной идиоткой себя чувствуешь, когда так обманывают.
— Прости, я не думал, что ты это так воспримешь.
— Полагаю, сейчас не время устраивать скандал. Слишком поздно. А теперь ты заявляешь, что она сейчас приедет сюда, чтобы с нами повидаться?
Филипп уже пожалел, что взялся устроить эту встречу
— Мы решили, что будет лучше, если я сначала все скажу вам, а через полчаса она подъедет. Она ведь должна быть твоей подругой, она же двоюродная сестра Дарена.
Дарен, уже прекративший смеяться, поднял вверх руку и щелкнул толстыми пальцами:
— Можно немного помолчать, пока бильярд показывают?
Брат и сестра втиснулись в кухню размером со шкаф.
— Вы помолвлены или как?
— Не совсем, но будем, — Филипп подумал: я сделаю ей предложение, официальное предложение, могу даже встать на колени. И продолжил важно: — И дадим объявление в газете. В «Таймс».
— В нашей семье никто никогда не вытворял такой снобистской чепухи. Это показуха. Она будет что-нибудь есть? А пить? У нас тут нет ничего.
— Я привез бутылку шампанского.
Фи, стоявшая очень близко, посмотрела на брата не то раздраженно, не то с озорным умыслом:
— Ты совсем потерял голову, раз ведешь себя так. Почему ты раньше не рассказал?
— Шампанское в машине, я пойду заберу его.
Эти редкие несколько минут наедине с Фи надо было использовать, чтобы сообщить ей о Черил. Но момент был совершенно неподходящий. Филипп представил, как Фи резко говорит ему, что ей кажется, что он просто сваливает на нее свои проблемы, а сам просто собрался уехать и жениться. Но Фи порывисто обняла брата, прижалась к нему щекой и шепнула:
— Ну что ж, тебя можно поздравить, правильно?
Вынимая из машины шампанское, Филипп поднял голову и увидел Сенту. Она тоже несла, прижав к груди, бутылку вина. Он встретил ее на улице впервые. В том, чтобы подойти и поцеловать ее на людях, было особое наслаждение, от этого захватывало дух. Не то чтобы кто-то смотрел на них, но просто они стояли обнявшись у всех на виду, а между ними, как пояса верности, были две тяжелые холодные стеклянные бутылки.
Сента была в черном. От этого ее кожа казалась белой, как морская раковина, а волосы приобрели зеркальный стальной блеск. Такого же цвета у нее был лак и в тон ему серебряные тени. Сента без труда поднималась по лестнице на шпильках. Она шла впереди, но, несмотря на высоту ступенек, все равно была на голову ниже, и Филипп смотрел на ее макушку. Рыжие корни волос светились чем-то розовым, и на него нахлынула волна нежности к ее странным манерам и безобидному тщеславию.
Филипп ощутил и кое-что еще: Сента волнуется, находясь за пределами своего дома. Он обратил на это внимание, ведь она рассказала об агорафобии. На улице ее волнение было сильнее, а в доме оно превратилось в застенчивость. Хозяева выглядели немного сконфуженными, но Фи вышла из положения просто:
— Не скажу, что это не было для нас сюрпризом, но мы скоро привыкнем.
У Дарена закончился бильярд и начался повторный показ какого-то турнира по гольфу; он выключил звук и воспользовался паузой, чтобы разузнать последние семейные новости:
— Чем сейчас занимается тетя Рита?
Почти в тишине, натянутой и оттого неловкой, Сента пила шампанское. Она осторожно сказала «спасибо», когда Фи предложила тост за Сенту и Филиппа, «которые еще не помолвлены, но скоро будут». Она первый раз была в этой квартире, но, когда Фи спросила, не хочет ли она ее осмотреть, — совершить прогулку, неизбежно короткую, так как осталось увидеть только маленькую спальню и крошечную душевую, — Сента покачала головой и поблагодарила: не хочется, как-нибудь в другой раз. Дарен, возясь со своей шуткой, как собака с заветной костью, снова сообщил, что не принимал ванну с тех пор, как вернулся из свадебного путешествия, и спросил… не хочет ли Сента сходить в душ.
По пути на Тарзус-стрит Филипп чувствовал, как его душит и одновременно разрывает желание сделать Сенте предложение. Но ему не хотелось, чтобы потом, может, двадцать лет спустя, она вспоминала, как он попросил стать ее своей женой в машине на северной окраине Лондона.
— Куда мы едем? — спросила она. — Эта ведь не та дорога. Ты меня похищаешь, Филипп?
— На всю оставшуюся жизнь, — ответил он.
Филипп ехал до парка Хэмпстед-Хит. Это не очень далеко. На небе светила большая полная луна цвета волос Сенты. От Спэниардс-роуд, где дорога уходила вниз к Вэйл-оф-Хит, он повел ее на край леса. Его забавляло, что Сента так уверена в том, что он привез ее сюда, чтобы в тихую сухую летнюю ночь заняться любовью на свежем воздухе. Она покорно позволила Филиппу вести себя, вложив в его руку свою мягкую ладонь. Лунный свет окрасил траву в белый, землю на тропинке — в цвет мела. Тени от деревьев были черные. Наверняка где-то есть люди, не может быть, что они здесь одни, но тишина стояла, как за городом, а воздух был неподвижен, как в комнате.