На работе рассказывали чуть не легенды о женщинах, которые сидят дома одни и прямо-таки ждут случайной встречи с мужчиной, о женщинах, которые приглашают замерщика, или прораба, или монтера в спальню или внезапно появляются перед ним без одежды. С Филиппом никогда не приключалось ничего подобного, но он ведь только начал работать. На Оливии Бретт был халат, белый, с массой оборок, но не просвечивающий. От нее пахло, как от вазы с тропическими фруктами, которую оставили на солнце.
Оливия настаивала на том, чтобы тоже пойти наверх. Филипп пытался прикинуть, как ему себя вести, если он почувствует, что она гладит его шею или проводит пальцем вниз по спине. Но Оливия не касалась его. Филипп совершенно не желал о ней думать; он хотел, чтобы она была чем-то вроде автоответчика и высказывала свои просьбы в нейтральном деловом тоне. Оливия провела его в раскуроченную недавно ванную комнату и стояла сзади, пока он чертил схему электропроводки.
— А, дорогой, — произнесла она, — не знаю, сообщили ли тебе, что я передумала и решила поставить такую душевую, в которой из стен брызжет струями вода.
— Да, мне передали.
— Я показала подруге фотографию в вашем каталоге, и знаешь, что она сказала? Она сказала: это джакузи встал, чтобы пописать.
Филипп был немного шокирован. Но не тем, что она произнесла, а тем, что она вообще это сказала, и сказала ему. Он ничего не ответил, хотя знал, что надо бы засмеяться, якобы оценив шутку. Филипп вынул рулетку и сделал вид, что замеряет что-то в дальнем углу. Обернувшись, он увидел, что Оливия смотрит на него оценивающим взглядом, и не мог не сравнить ее со своей любимой. Узкое сальное лицо с морщинами — и чистая бархатистая кожа Сенты. Пятнистые ложбины между отворотами с английской вышивкой — и белая грудь Сенты. Тогда он довольно весело улыбнулся и сказал:
— Похоже, это все на сегодня. Я вас не побеспокою до того момента, пока электрик не сделает проводку.
— У тебя есть подружка? — спросила Оливия.
Филипп изумился этой прямолинейности и резкости. Он почувствовал, что краснеет. Оливия подошла к нему на шаг ближе.
— Чего ты боишься?
И тут его озарило. Это была награда и компенсация за все те случаи, когда он подыскивал слова и придумывал безупречный ответ, но минимум на десять минут позже, чем надо. Он и сам не знал, как эта реплика пришла ему в голову. Она прилетела к нему на крыльях все проясняющей точности.
— Боюсь, — ответил он, — что с прошлой недели я помолвлен.
С этими словами он прошел мимо хозяйки, вежливо улыбаясь, и не торопясь спустился по лестнице. Мгновенно с ним случился приступ малодушия. Но нет, занятия проституцией для «Розберри Лон», несомненно, выходят за рамки его служебных обязанностей.
— До свидания, — попрощался Филипп, — я закрою за собой, да?
После этой сцены он почувствовал себя довольным: хорошо нашелся. К тому же этот эпизод отвлек его от мыслей о Крусифере-Джоли. Сознание открылось реальности, и теперь Филипп понимал, что не имеет никакого отношения к смерти Джоли. А его подношения, наверное, скрасили бродяге последние дни.
Он оставил машину на стоянке у главного офиса. На часах было десять минут второго — если пойти обедать, можно опять столкнуться с Арнэмом. Филипп убеждал себя, что именно по этой причине обходит стороной проезд, ведущий в старую улочку, но сознавал, что дело не в этом. На самом деле ему не хотелось проходить мимо магазина, в витрине которого был кинжал из муранского стекла.
Вероятно, название этого острова или даже само слово «кинжал» будут ему неприятны всю жизнь — еще один веский аргумент необходимости излечить Сенту от фантазий. Появилось слишком много такого, чего он теперь сторонится: район Кенсал-грин, имена Джоли Джон, скотч-терьеры, Венеция, стеклянные кинжалы, небольшие опушки. Нет, конечно, со временем это пройдет, начисто сотрется из памяти.
Филипп пошел в другую сторону, свернул в оживленный переулок, где уличные торговцы продают сувениры. Филипп в жизни не стал бы ничего покупать здесь и прошел бы мимо, даже не взглянув, но из-за образовавшейся людской пробки был вынужден остановиться у одного из лотков, где лежали футболки с изображением Тауэра, плюшевые медведи в фартуках цветов британского флага, полотенца с портретами Принца и Принцессы Уэльских. На секунду Филиппу показалось, что сейчас он станет свидетелем какого-то нападения или облавы.
Вплотную к тротуару подъехала машина, остановилась там, где парковаться запрещено, и из нее выпрыгнули двое молодых людей. Они походили на головорезов: крупные, с коротко стриженными волосами, в кожаных куртках с заклепками, как у Черил. Они подошли к лотку с разных сторон. Тот, что крупнее и старше, спросил торговца:
— У вас есть разрешение торговать в этом месте?
И тут Филипп понял, что это не воры и не бандиты. Это полицейские.
Раньше он не чувствовал страха перед полицией. Да и теперь это был не совсем страх, а скорее защитная реакция. Он видел, как полицейские следят за продавцом, пока тот роется в карманах плаща, висящего на столбе, и думал о Джоли и его гибели. Конечно, он рассказал только Сенте, это не считается, но он произнес признание в убийстве вслух. А вдруг эти полицейские, один из которых сейчас внимательно изучает разрешение на торговлю и хмурится, входят в группу, которая расследует убийство Джоли? Почему он позволил Сенте втянуть себя во все это? Почему он стал играть в эту игру?
Филипп заказал сэндвич и кофе. За обедом он по-прежнему пытался мысленно вернуться на несколько недель назад. Он вспомнил, как Сента его оставила и как, чтобы вернуть ее, он признался в убийстве, которого не совершал, — он, который терпеть не может всего этого! Такое признание гораздо хуже, чем ее ложь. Она-то всего лишь выдумала убийство. Филипп не мог взять в толк, почему не поступил так же, почему не сообразил, что Сенте будет достаточно любой, самой нелепой сказки. Почему он решил, что необходимо приписать себе настоящее убийство? Он чувствовал себя запятнанным, покрытым грязью и вглядывался в свои руки, лежащие на желтом пластиковом столике, как будто мог увидеть на них рук землю с кладбища, а под ногтями — кровь.
Когда он вошел в лифт, чтобы подняться в кабинет Роя, то вспомнил, как Джоли называл его «начальником». Филиппу нравился старик, не утративший чувства юмора, несмотря на то что вел ужасную жизнь. Конечно, думать о том, что бродяга оскорблял Сенту просто потому, что та не хотела дать ему денег, было неприятно. Филипп спросил себя, зачем Джоли вообще пошел на Кенсал-грин. Может, там бесплатная столовая?
Рой делал чертеж полной перепланировки квартиры. Было видно, что у него плохое настроение.
— Что ты здесь потерял?
— Тебя, разумеется. Ты просил зайти около двух.
— Я сказал заехать в Чигвелл к двум и узнать, почему наша баронесса Райпл по-прежнему недовольна своим мраморным… ну как там его. Неудивительно, что фирма идет ко дну, если даже такой маленький выскочка на нижней ступени лестницы не может приехать на встречу вовремя.
Рой ничего не говорил о поездке к миссис Райпл, Филипп был уверен. Но спорить ни к чему. Он не обиделся на слова о маленьком выскочке. Но слова о нижней ступени лестницы попали в цель.
Дорога в Чигвелл заняла много времени. Начался ливень, а сильный дождь всегда замедляет движение. Машины и грузовики ползли через Уэнстед, и к тому времени, когда Филипп стоял на пороге и звонил в дверь, часы уже показывали без пяти три. У миссис Райпл была гостья, женщина по имени Перл. Они каким-то образом открыли вместе, как будто одновременно и по заведенному порядку положили руки на задвижку. У Филиппа создалось впечатление, что они ждали под дверью, и ждали долго.
— Мы уже отчаялись вас увидеть, правда, Перл? — сказала миссис Райпл, не глядя на Филиппа, и в следующую секунду снова обратилась к подруге: — По-моему, мы с тобой отстали от жизни. Мы наивные. Вбили себе в голову, что, если кто-то говорит два часа дня, это и есть два часа дня.
— Простите, миссис Райпл, простите. Возникло небольшое недоразумение, никто в этом не виноват, но я действительно еще час назад не знал, что должен быть у вас.