Сента улыбнулась. Она крепко держала его руку и потому могла улыбаться:
— Я хочу, чтобы ты ревновал меня, Филипп. Знаю, что с моей стороны это нехорошо, но мне правда хочется, чтобы ты ревновал.
Он уже уяснил себе, что она избегает естественного порядка вещей и логики, раз так отвечает на вопросы. Какой бы ее связь с реальностью ни была, Сента ее теряет.
— Я не ревную, — отозвался он, стараясь сохранять самообладание. — Я знаю, что этот Мартин ничего для тебя не значил. Я беспокоюсь за тебя, Сента. Волнуюсь, что будет дальше.
— Я люблю тебя, — произнесла она, держа его за руки, стиснув их до боли, — я люблю тебя сильнее, чем саму себя, так почему я должна тревожиться о том, что случится со мной?
Странно, ужасно, но он знал, что это правда. Она любит его так, и ее лицо это выражало. Слова ни к чему. В ярком, равнодушном солнечном свете, лучами выхватывающем пыль, Филипп прижал ее к себе, щекой к ее щеке, обхватил за спину. Нервы его были расслаблены, тело — беспокойно от желания уйти. Она прильнула к нему. Время шло, мгновения тянулись словно часы, пока он наконец не сказал:
— Сента, мне нужно идти.
Она прильнула к нему еще плотнее.
— Я не могу больше брать отгулы, — продолжал он, — я должен ехать на работу.
Он не сказал ей, что в первую очередь хочет увидеть Фи и Дарена, застать их, пока они не ушли на работу. Ему пришлось оторвать Сенту, поцеловать в утешение. Закутанная в шали, она как младенец, зарылась в коричневое белье. Он закрыл ставни почти полностью, чтобы не впускать резкий желтый свет, и быстро вышел из комнаты, даже не оглянувшись.
За завтраком зять оказался привлекательнее, чем в те дневные и вечерние часы, когда сидел развалясь перед телевизором. Свежевыбритый, он вновь походил на статного жениха, правда, его старил хмурый сосредоточенный взгляд, когда он изучал «Файнэншл Таймс» — последняя газета, с которой его можно было увидеть. А Фи, красивая и свежая, с феном в одной руке и тарелкой тостов в другой, крайне удивилась, увидев брата, и испугалась, что что-то стряслось с матерью, а иначе зачем бы он заявился с утра. Сказав, что все в порядке, Филипп изумился тому, как часто люди используют эту фразу, которая никогда не несет в себе никакого смысла.
Он поймал себя на том, что оттягивает разговор, с которым пришел на самом деле. Люди, возможно, всегда так поступают, думал он. Расскажи сначала о меньшей тревоге, меньшей заботе. Он почувствовал себя виноватым, отнеся проблему Черил к этой категории. Фи поначалу не верила, потом смутилась. Она закурила, как будто они обсуждают что угодно, но не пагубную привычку.
— Игральные автоматы? — переспросил Дарен. — Игральные автоматы? Я играю на них, но никто не называет меня наркоманом.
— Ты не помешан на них. Ты сдерживаешь свою потребность в игре, можешь заставить себя остановиться. А Черил не может.
Филипп видел, что разговор с этими двумя людьми, которые в полной мере поняли бы, к примеру, угрозу алкоголизма, ни к чему ни приводит, и это показало ему, как Фи отдалилась от него, Филиппа, и приблизилась к Дарену. Возможно, это необходимо для прочного брака и неизбежно. Время пришло, откладывать больше нельзя. Дарен уже поднялся из-за стола и стал искать ключи от машины, когда Филипп спросил:
— Кто такой Мартин Хант?
— А?
— Мартин Хант, Фи. Я уверен, что слышал это имя от тебя и Дарена.
Она нахмурила брови, наморщила нос от негодования или недоверия:
— Ты знаешь, кто это, должен знать. Что у тебя в последнее время с памятью?
— Он… он умер?
— Откуда я знаю? Но не думаю. Он молодой парень, ему двадцать четыре-двадцать пять. С чего бы ему умереть?
— Кто он такой, Фи?
— Я не знаю, — ответила она, — это с Ребеккой я была знакома. Я училась в школе с Ребеккой Нив. А он был ее парнем. Вот и все, что я знаю. Видела по телевизору, в газетах читала.
На то, чтобы переварить услышанное, понять смысл сказанного и сделать выводы, Филиппу понадобилось какое-то время. Позже он испугался, вдруг сестра заметила, как он побледнел. Он чувствовал, как кровь отхлынула от лица, тело покрылось гусиной кожей. Ему еще и дурно стало. Он ухватился за спинку стула. Дарен подошел к Фи, сказал, что уходит, и поцеловал ее.
Фи вернулась с кухни, вытирая руки бумажным полотенцем.
— Зачем тебе знать о Мартине Ханте?
У Сенты он научился врать почти не задумываясь:
— Мне кто-то сказал, что он погиб в автомобильной аварии.
Фи не заинтересовалась:
— Не думаю. Мы бы узнали. — Она снова исчезла, а вернулась уже в жакете. — Мне пора на работу, Фил. Ты идешь? Да, чуть не забыла: звонила мама и сказала, что вернулась Флора. Я на самом деле не поняла, что она имеет в виду. Она только сказала, что Флора вернулась, будто пришла сама или что-то в этом роде.
Они спустились с крыльца, вышли на улицу. На этот раз лгать не пришлось:
— Мне посчастливилось ее разыскать. Я думал, мама хочет получить ее обратно, так что я… я ее вернул.
— Но почему ты ничего не сказал? Мама считает, что это чудо. Она думает, что Флора просто пришла и сама встала на тот постамент.
— Уверен, что нет, — сказал Филипп, погруженный в свои мысли, — я ей все объясню.
Фи с удивлением посмотрела на брата, когда они прощались:
— И ты приехал сюда в такую рань просто для того, чтобы спросить у меня о парне, с которым ты даже не знаком и о котором никогда не слышал?
Филипп репетировал что-то вроде объяснения для матери. Это освободило его ум от других, более тягостных мыслей, помогло прекратить думать о том, с чем ему придется когда-нибудь столкнуться. Он расскажет матери, что в сущности давно уже знал, что у Арнэма Флоры больше нет, что статую продали. Он, Филипп, поместил объявление в газете, наконец нашел ее и выкупил, чтобы сделать Кристин сюрприз. В таланте разыграть настоящий спектакль, смешав все возможные выдумки, ему было отказано.
Черил заперлась в своей комнате. Бледная как полотно, Кристин подошла к Филиппу, еще до того, как он успел вынуть ключ из замочной скважины, прижала его к груди. Он пытался говорить спокойно:
— В чем дело? Что случилось?
— Ах, Филипп, к нам приходили из полиции. Они привезли Черил и обыскали дом.
— Как это?
Он заставил ее присесть. Мать дрожала, сын крепко держал ее за руку. Она говорила задыхаясь, тяжело дыша:
— Они поймали ее на краже в магазине. Всего лишь флакон духов, но у нее… у нее… — Кристин остановилась, перевела дух и продолжила: — У нее… в сумке было что-то еще. Они повезли ее в полицейский участок, предъявили обвинение, или как это называется, а потом отвезли домой. Здесь были женщина-детектив и молодой парень, констебль. — У нее началась истерика, и она разразилась рыданиями вперемежку со смехом. — Я думала, как дико все это, так странно оказаться посреди этого… этого ужаса!
Филипп чувствовал себя беспомощным.
— Что с ней будет?
— Завтра утром ей нужно явиться в суд, — сказала Кристин довольно спокойно, почти сухо. Потом снова зарыдала и застонала от горя, прикрыв рот рукой.
Глава 20
Черил сидела в своей комнате запершись. Филипп постучал, подергал ручку. Она велела ему уходить.
— Черил, я хочу только сказать, что завтра мы с мамой пойдем в суд с тобой.
Тишина. Он повторил то, что сказал.
— Если ты пойдешь, я не пойду. Я убегу, — отозвалась Черил.
— Тебе не кажется, что ты ведешь себя глупо?
— Это мое дело, тебя это не касается. Я не хочу, чтобы ты там узнал, что они говорят.
Спускаясь, Филипп услышал, как Черил открыла замок, но не вышла. Он удивился, почему полицейские разрешили ей вернуться домой. Кристин, будто читая его мысли, спросила:
— Она может запереться сама, но, Фил… мы ведь не можем запереть ее, правда?
Он покачал головой. Кристин никогда не советовала им, что делать, не ограничивала их, всегда предоставляла им полную свободу и любила. В случае с Черил этого, очевидно, было недостаточно. Филипп стоял с матерью на кухне и пил приготовленный ею чай, как вдруг они услышали, что Черил вышла из дома. На этот раз тихо. Дверь закрылась с мягким щелчком. Кристин всхлипнула. Филипп знал, что, если скажет, как обычно, что едет к Сенте, что его не будет весь вечер и полночи, мать не станет возражать. Теперь казалось совершенно излишним предупреждать Сенту, что он не приедет. Напротив, Филипп предчувствовал, какое настанет облегчение, если этот вечер, возможно, окажется началом его расставания с Сентой на всю жизнь, как будет хорошо, если все уйдет в прошлое. Но едва ухватившись за эту надежду, он вспомнил о ее любви.