На самом деле Арнэм не был маленького роста. Нельзя назвать невысоким человека ростом метр шестьдесят. Это только Филиппу, который намного выше, может так казаться. Арнэму не нравились собаки, да, но теперь-то он женат. А если это собака жены? Может, его жена любит собак, и у нее еще до замужества был скотч-терьер. Если бы Арнэм женился на Кристин, они оставили бы Харди, нет никаких сомнений. Филипп думал обо всем этом по дороге домой. В гостиной он застал Фи с Дареном и Кристин. Они смотрели телевизор.
Сейчас будут новости, короткий воскресный выпуск. Филиппа уже подташнивало. Сам бы он не стал включать телевизор, он не хочет ничего знать, но теперь уже поздно, надо остаться и все выяснить. Его тревогу усиливали постоянные восклицания Дарена, который подгонял диктора, чтобы тот побыстрее все отчитал и перешел к новостям спорта. Об убийстве не сообщили, вообще ни об одном, и Филиппу полегчало. Он спросил себя, можно ли быть таким глупым и хотя бы на минуту поверить в то, что Сента кого-то убила, Сента — маленькая, хрупкая, с детскими пальчиками!
— Черил говорит, ты ухаживаешь за Стефани? — спросила Фи, закуривая. От дыма Филиппа затошнило. — Это правда?
— Это ее фантазии, — ответил он. — А ты, значит, видела Черил?
— А что в этом удивительного? Она здесь живет.
Филипп собирался поговорить о Черил с Фи. Старшая сестра — самый подходящий человек. Но не сейчас, не сегодня. Он сделал себе бутерброд с ветчиной, выпил чашку растворимого кофе и вызвался прогуляться с Харди по кварталу. Пес бежал впереди, и Филипп вернулся к мыслям об Арнэме. Вот Арнэм лежит мертвый, а его собачка скулит над остывающим телом. Беда в том, что Сента описала эту сцену слишком ярко, смакуя подробности. А он теперь думал об этом и не мог ничего с собой поделать. Кошмары поселились в его сознании. Ночью ему снились стеклянные кинжалы. Вот он в Венеции, бредет по набережной, сворачивает за угол и видит, как на какого-то мужчину набрасывается некто в плаще и в маске, замахивается кинжалом, идеально, зловеще прозрачным, вспыхивающим в лунном свете. Убийца исчезает, Филипп бросается к упавшему навзничь человеку, рука которого свисает над темной водой. Ищет рану, но там, куда вонзился нож, ничего нет — только что-то вроде царапины от кошачьих когтей. Однако мужчина мертв, и тело его быстро остывает.
Всю прошлую неделю Филипп не читал газет. Он не хотел знать, нашла ли полиция убийцу бродяги Джона Сиднея Крусифера. Стараясь вычеркнуть эту историю из памяти, он избегал всего, что могло быть связано с этим делом, любого источника, который мог раскрыть какие-то подробности. Телевизор он и так почти не смотрел с тех пор, как помирился с Сентой, а теперь еще и понял, что не поставил в машину новую магнитолу только потому, что не хотел слушать выпуски новостей.
Это страусиное поведение допустимо, когда на карту поставлено что-то несущественное. Но сегодня нельзя проигнорировать газеты, необходимо узнать обо всем наверняка. По пути в Хайгейт, где «Розберри Лон» проектировала две ванные комнаты в доме одной актрисы, Филипп остановился и купил в киоске три утренние газеты. Машина стояла в неположенном месте, но ему не терпелось узнать новости как можно скорее. Нужно только быть начеку и не пропустить момент, когда покажется полицейская машина.
За воскресенье произошло два убийства, одно в Вулверхемптоне, другое в Хэно-Форест, Эссекс. Каждая из трех газет приводила подробности, но ни одна не предлагала никаких версий. Окажись убитые женщинами, в особенности молодыми, все было бы иначе. Но это были мужчины — газетам они не так интересны. Имя убитого в Хэно-Форест не называлось, указан был только его возраст — за пятьдесят. Тело нашел лесник. Ни в одной из газет не писали о причине смерти или о способе убийства.
Филипп ехал к дому Оливии Бретт — молодой актрисы, получившей феноменальную популярность благодаря роли в одном телесериале. Ее постоянно приглашали сниматься. Она была очень худая, почти тощая, с волосами, покрашенными в такой же цвет, как у Сенты, но более короткими, более тонкими и не такими блестящими. Оливия была лет на десять старше Сенты, но из-за толстого, как блин, слоя макияжа выглядела еще старше. Она спросила Филиппа, как его зовут, обращалась к нему по имени, еще говорила ему «дорогой» и попросила называть ее Олли: все ее называют именно так. О, она обожает ванные комнаты, которые делают в «Розберри Лон»: это лучше, чем все, что она видела в Беверли-Хиллз. Ей безумно нравится цвет, цвет — вот что делает жизнь стоящей. Не хочет ли он чего-нибудь выпить? Она-то не будет, она пьет только «Перье», потому что толстеет так стремительно, что скоро ей будут предлагать исключительно роли тучных бабушек.