Померещилось или Арнэм действительно слегка расстроился?
— Фи, моя сестра, вышла замуж, — произнеся эти слова, Филипп как будто увидел Сенту в наряде подружки невесты, ее серебряные волосы, распущенные по терракотовому атласному платью. Волна любви, поднявшаяся в нем, заглушила то, что он собирался сказать.
Арнэм, видимо, ничего не заметил.
— У вас есть немного времени? Может, выпьем? Тут, прямо за углом есть один паб, куда я иногда хожу.
Если бы не предстоящая поездка, Филипп, возможно, согласился бы. Но, с другой стороны, ему не особенно хотелось провести время с Арнэмом. Этот человек исполнил свою миссию: доказал, что жив-здоров, и это принесло Филиппу такой неземной покой, какого, возможно, больше никогда не будет.
— К сожалению, я спешу, — странно, как внезапно исчез аппетит: он давился бы едой, его тошнило бы от спиртного. — Дело в том, что я уже опаздываю.
— Ну, тогда в другой раз, — Арнэм, похоже, был огорчен. Какое-то время он размышлял, а потом произнес почти робко: — Ничего… ничего, если я как-нибудь позвоню вашей матери? Только в память о прошлом.
— Она до сих пор живет там же, — ответил Филипп довольно холодно.
— Да, у меня есть номер. Я, разумеется, переехал.
Филипп не сказал, что знает и об этом.
— Позвоните ей, если хотите. Ее часто не бывает дома, но, может, застанете, — Филиппу захотелось бегать, танцевать и кричать о своей радости небесам, всему миру. Он мог бы схватить Арнэма и начать с ним вальсировать, как Рита и Джейкопо, напевая от счастья все эти «тра-ля-ля» из «Веселой вдовы» и «Венского леса». Но он просто протянул Арнэму руку и попрощался.
— До свидания, Филипп, был очень рад увидеться с вами.
Филипп сдерживался, чтобы не побежать, замаршировать, как солдат со знаменем или трубач впереди отряда, и чувствовал, как Арнэм стоит на тротуаре и провожает долгим печальным взглядом его веселую удаляющуюся фигуру. На углу улицы он обернулся, чтобы помахать Арнэму рукой, но того уже не было.
Филипп сел в машину и отправился на станцию техобслуживания, где занимались машинами «Розберри Лон», чтобы поставить себе новую магнитолу.
Для полного счастья ему надо обнаружить на Тарзус-стрит Джоли, сидящего в своей тележке с добычей из мусорного мешка и чавкающего. Филипп не сомневался, что встретит старика, и даже приготовил пятифунтовую банкноту. Было еще светло как днем, и, едва свернув с Сизария-гроув, он моментально понял, что Джоли нет. Несмотря на желание, даже необходимость увидеть Сенту, на то, что весь день ему казалось, что свидание с ней нельзя отложить ни на секунду, Филипп припарковал машину и пешком вернулся назад, чтобы поискать бродягу около церкви.
Ворота не заперты, дверь церкви приоткрыта. Филипп обошел заднюю стену, у которой росла трава, чахлая из-за постоянного отсутствия света, прошел между наполовину вросшими в землю могильными плитами, покрытыми мхом, под густой тенью падуба и двух крупных косматых кипарисов. Здесь пахло плесенью, как будто сырыми несвежими грибами. Человек с богатым воображением легко представил бы, что это запах мертвых. Филипп слышал, как в церкви уныло играют на органе. Нигде не было ни Джоли, ни даже смятых клочков бумаги или пары обглоданных костей — обычных следов его присутствия в каком-либо углу.
Филипп зашел в церковь — внутри тоже никого, кроме органиста, которого, впрочем, все равно не видно. Окна были из цветного стекла, более темного и толстого, чем в том венецианском магазине, свет давала только одна электрическая лампочка в апсиде. Стоял теплый летний вечер, но здесь было ужасно холодно. С чувством огромного облегчения Филипп вышел на улицу, увидел мягкий, подернутой дымкой солнечный свет. Приближаясь к дому, он заметил, как по ступенькам спускается Рита, одетая очень эффектно. На ней было короткое платье из травчатого шелка, белые кружевные чулки и алые туфли на высоком каблуке. Следом вышел Джейкопо и хлопнул дверью. Он взял Риту под руку, и они ушли. А ночью, подумал Филипп, они вернутся и начнут вальсировать под «Жизнь в розовом цвете» или танцевать танго «Ревность». Неважно. Ему все равно, пусть наверху будет хоть бал для двухсот человек.
Филипп вошел в дом и побежал по лестнице в подвал. Как уже бывало (и его всякий раз это восхищало), Сента открыла дверь прежде, чем его ключ повернулся в замке. Она надела что-то совсем новое — ну, или новое для него. Это было длинное, почти до щиколоток, платье из блестящей полупрозрачной плиссированной ткани цвета морской волны с серебристо-зелеными бусинками. Тонкий скользящий материал облегал грудь, струился по телу, как медленно падающая вода, капая по бокам и поглаживая бедра ласковыми волнами. Ее блестящие серебряные волосы казались иголками, лезвием ножа. Сента приблизила губы, обхватила руками шею Филиппа. Ее язык стремительно нырнул в его рот, как теплая рыбешка, и удалился с нежной неспешностью. Филипп задыхался от наслаждения, от счастья.