Выбравшись из душа, я останавливаюсь посреди комнаты и смотрю на его такое серьезное сейчас лицо, что хочется истерически захохотать. Кто-то должен делать первый шаг, думаю я сбрасывая с его коленок ноут и усаживаясь на них сам. Он смотрит снизу вверх таким странным взглядом, что внутри у меня все переворачивается.
— Прими это как данность, — говорю я, бросая на пол снятую майку. — Делай, что хочется. Я от тебя ничего не жду, можешь просто трогать, можешь целовать, можешь снять с меня остальное. Только то, что хочешь сам.
Мой взгляд его смущает, поэтому я разворачиваюсь спиной, сдвигая ноги и укладывая похолодевшие ладони на бедрах. Когда мне начинает казаться, что он так и не решится, кожа вдруг покрывается мурашками от прикосновения к животу. Потом вверх по ребрам, по предплечьям, по линии ключиц. Осторожно, изучающе, совсем несмело. Я наклоняю голову, а он, убирая мои мокрые волосы в сторону, целует в шею, и я и вцепляюсь ногтями в колени, боясь пошевелиться и спугнуть это прошивающее насквозь удовольствие. Пока все равно не нахожу его руки и не прижимаю к своему животу, наклоняя голову сильнее и чувствуя губы уже за ухом, на щеке, а потом, когда его поднявшаяся рука сама удерживает мою голову в нужном положении, я наконец могу ощущать его дыхание на своих губах.
Если бы я знал раньше, как это кайфово — целовать его, я бы давно увез Катерину в лес и привязал бы ее к дубу в самой чаще. Я бы сбросил ее с моста. Я бы специально сдал на права, чтобы переехать ее машиной. Я бы…
Руки Валеры стаскивают с меня трусы, и я пребывая в полнейшем афиге, наблюдаю, как они ложатся на мой член и начинают поглаживать его.
— Никогда бы не подумал, что это тоже возбуждает, — говорит он, и я, упираясь затылком в его плечо, раздвигаю ноги.
Блять, убейте меня прямо сейчас, чтобы я не чувствовал, как медленно подыхаю от недостатка кислорода. Я кладу свою руку поверх его, замедляя темп, растекаясь по его груди и постанывая без стеснения, которого у меня никогда и не было, если говорить честно.
— Нет, стой, — хриплю я, поворачиваясь. — Сначала ты.
Дергаю вниз замок на молнии, отодвигаю мокрые от секреторки боксеры и заглатываю сразу, до конца, сходя с ума от его запаха возбуждения и от вырвавшегося стона. Ногти впиваются в его бедра, когда он, сбив меня с ритма, начинает трахать в рот сам, и я, глотая подкатывающую слюну, старательно расслабляю горло, чтобы получалось глубже. По прохладному ощущению на головке собственного члена понимаю, что теку как телка и, пожалуй, кончу без рук, стоит ему продолжить в том же духе. Касаюсь себя и кончаю раньше, чем сперма стекает по горлу, и он тянет меня вверх, прижимая к себе и тяжело дыша.
— Тош, ты же не думаешь, что я тобой воспользовался? — спрашивает с нескрываемым беспокойством.
— Я знаю, что это не так, — вздыхаю я. — Признай, что тебя тянет ко мне так же, как и меня к тебе. Только, умоляю, не задумывайся над тем, что же будет дальше и как следует поступить. Это второстепенное. Хочешь колыбельную?
Сейчас надо отвлечь его, не дать впасть в самопожирание, поэтому я вспоминаю Ивана Баркова, колыбельную для, пардон, хуя:
Жизнь прошла, как пролетела,
В ебле и блядстве.
И теперь сижу без дела
В горе и тоске.
Плешь моя, да ты ли это?
Как ты изъеблась?
Из малинового цвета
В синий облеклась.
Вы, муде, краса природы,
Вас не узнаю…
Эх, прошли былые годы.
Баюшки-баю.
Вот умру, тебя отрежут,
В Питер отвезут.
Там в Кунст-камеру поставят,
Чудом назовут.
И посмотрит люд столичный
На всю мощь твою.
Экий, — скажут, — хуй отличный.
Баюшки-баю.
Валера смеется, просит почитать еще что-нибудь, и я с удовольствием читаю другие похабства. Засыпаю, лежа на нем, и не замечаю, что он, перед тем, как лечь спать, закрывает окно и укрывает меня пледом.
Утром просыпаюсь один — Валера, как капитан, получает указания от тренера, пока все готовятся. Я тоже собираюсь, иду в зал и пытаюсь концентрироваться только на предстоящей игре. Ловлю взгляд проходящего мимо Валеры и понимаю, что не получается. Отворачиваюсь и ловлю уже другой, колючий и холодный — Дэна. Похоже, он заметил, что какая-то грань между его другом и мной треснула, и это уже не подколы и тупые шуточки в формате подкатов.
Все идет хорошо ровно того момента, пока, принимая пас, Дэн не толкает меня.
— Лось, блять, — говорю я, собираясь встать, но вижу, как в слоу мо, что его нога в белом кроссовке опускается на мою руку и надавливает на нее.
Сначала я слышу тошнотворный хруст, а потом боль ослепляет поплывшее сознание и я глотаю загустевший воздух, вскидывая голову и сжимая зубы. Не ору, рычу, отстраненно отмечая, что Валера не рассчитал силы удара, потому что Дэн подозрительно долго держится за глаз. Тренер свистит, подзывая замену, но мне уже плевать — с поломанными пальцами я выбываю не только из игры — вообще из команды не меньше, чем на год.
========== 8 ==========
Домой я, психанув, уезжаю в тот же день, когда мне наложили лангетку — вещи в сумку и вперед, на первый рейс, не дожидаясь, когда закончится игра. Валеру, как капитана команды, заменять не стали и не дисквалифицировали, ограничившись двумя заменами — вместо меня и Дэна. На обезболивающих я вполне сносно добираюсь до дома, проспав все время пути, забираю у соседей, что следили за Нефертити, ключи, отключаю телефон и заваливаюсь в кровать. Думать ни о чем не то что не хочется — тупо не получается, все мысли и чувства застывают отеком вокруг сцепленных вместе лангеткой указательного и среднего пальцев. Перелом без смещения, через десять дней повторный рентген, через месяц обычная фиксирующая повязка, через полгода окончательное восстановление. Зашибись. И не подрочить теперь.
Сука ты, Дэн. Мог бы просто в морду дать, я бы пережил, ответил хотя бы, а теперь что? Валера, конечно, молодец, что за меня вступился, но дела это не изменит, и месяц мучений мне обеспечен.
К концу дня понимаю, что я теперь — бытовой инвалид. Я не могу нормально раздеться, одеться, помыться, налить чай, разогреть еду. Благо, в доме есть электробритва и эпилятор, иначе пришлось бы еще заросшим ходить, как етя. Расчесывая перед зеркалом мокрые волосы левой рукой я постоянно выдергиваю целые пучки, и обязательно полысею раз на третий.
— Сукааааа! — вою я, со злости долбанув лангеткой по раковине и скорчившись от пронзительной боли в запястье.
К концу следующего дня, когда градус раздражения достигает отметки «Фурия в пмс», в дверь звонят. Я прекрасно знаю кто это, потому не завязываю халат.
— Ты как? — с ходу спрашивает Валера, протискиваясь мимо меня. — Тут тебе папа драников напек со сметаной, пока мама на работе была, а еще я пиццу принес, поедим, и помогу…
— Стоп! — командую я, приостанавливая бурное движение с разворачиванием коробочек. — Твой папа напек специально для меня драников?
— Нажарил, точнее. На сковородке же. А чего ты удивляешься? Узнал, что тебя покалечили, вот и пожалел, он у меня заботливый. Я к тебе, кстати, на всю неделю.
— Чо?
— Жить буду с тобой. Ты ж пожрать сам не сможешь, не ломайся. Я во всем виноват, если бы я Дэну не рассказал о том, что между нами было, он бы не взбесился.