— Здравствуй, Анни, я — Джина Перри. Мне кажется, из тебя выйдет отличный капитан.
Анни смерила ее взглядом и сморщила нос.
— Ты что, пытаешься пролезть в команду болельщиц?
— Да, — смущенно призналась Джина, с надеждой глядя на Анни.
— Честно говоря, Дженни, — произнесла та, уже забыв имя собеседницы, — ты вряд ли подойдешь. Ты на целую голову выше остальных, и вообще в команду подбирают девушек «с огоньком». С твоей внешностью только в баскетбол играть. Или в волейбол, они сейчас тоже набирают игроков…
Джина онемела от обиды. Сдерживая слезы, она проговорила:
— Что ж, подамся в волейбол.
Убежав в спортивную раздевалку, она плакала навзрыд, как ребенок. Этот случай сыграл важную роль в самооценке Джины и сказался на ее характере. За последующие четыре года они с Анни не обменялись и парой фраз и вращались в разных компаниях. Анни, конечно же, стала капитаном команды болельщиц, и ее приняли как свою в дружное сообщество, состоявшее из девушек «с огоньком». Джине пришлось довольствоваться немногочисленными подругами, среди которых была Линда, и убивать свободное время в кружке резьбы по дереву. Это продолжалось до самого колледжа, когда, повзрослев и поумнев, Джина избавилась от комплекса неполноценности и стала трезво оценивать свои возможности.
Джина не видела Анни с выпускного вечера, то есть десять лет. Сейчас, прибавив двадцать фунтов и обретя довольно округлые формы, регулярно посещая салон-парикмахерскую «Дэнис» (сотня долларов в месяц) и сделав ринопластику[5] (счет за которую все еще приходилось выплачивать), Джина сознавала, что стала гораздо красивее Анни. Конечно, ей и теперь случалось с завистью смотреть на проходящих мимо женщин, втайне желая походить на ту или иную. Но порой, особенно когда экономная Ширли силком тащила ее в «Шопперс фуд верхаус»[6], к дешевым продуктам, Джина, поглядывая вокруг, чувствовала себя королевой красоты. У Анни лишние килограммы осели не там, где это украшает женщину, да и прическу ей явно сделали в дешевой парикмахерской.
— Хочешь посмотреть, как я живу?
— В жизни ничего так не хотела. — Джина едва сдерживала злорадную усмешку. — Вот только сбегаю в комнату для девочек. Быстренько.
В туалетной комнате Джина вынула из сумочки записную книжку (без нее не обойтись, когда в баре просят телефон) и нацарапала что-то на листке. Затем вернулась к Анни, и девушки вместе вышли из бара.
Проигравшая курица
Линда растерянно проводила взглядом удаляющуюся парочку. Такого еще не случалось. На ее памяти раза три подруга покидала ночные клубы в сопровождении мужчин, но Джина с женщиной — это что-то новое. Короткая пикантная стрижка Линды очень ей шла; из-под светло-каштановой челки смотрели прелестные глаза цвета лесного ореха. Линду, невысокую и крепенькую, нельзя было назвать толстой, но и худобой она не отличалась. Перестав танцевать, Линда смотрела вслед подруге и не знала, что предпринять. Тут к ней подошла невысокая женщина лет сорока пяти.
— Здравствуйте. Видите ли, у меня так сложились обстоятельства… Позвольте задать вам один вопрос?
— Пожалуйста, — ответила Линда.
— Понимаете, я не «розовая», но проиграла пари моему мужу. Вон он стоит. — Собеседница Линды указала на мужчину; тот помахал в ответ и любезно улыбнулся. Женщина продолжала: — Проиграла одно дурацкое пари, и теперь он имеет право посмотреть, как я… ну… буду делать это с женщиной.
— Понятно… — Линда растерялась. Очередная глупая курица, проигравшая пари.
— Так я хочу спросить, не хотите ли… э-э-э… составить мне компанию?
— Вы шутите? Это Джина подговорила вас? — оторопела Линда.
— Нет-нет, все вполне серьезно. Разве я не нравлюсь вам? Вес говорят, что я прелесть. Вам еще повезло. Это займет часа два…
— Что займет часа два?
— Немножко лесбийской любви, чтобы потешить моего муженька.
— Да вы что, извращенка? Почему, черт побери, вы вообразили, будто я стану что-то делать для вас и вашего идиота мужа? Вы что, так развлекаетесь? Ходите в бары для лесбиянок и снимаете всяких дур?
— Я вовсе не хотела обидеть вас, я думала…
— Душечка, да вам нужна помощь профессионала. Есть люди, которые помогут и вам, и вашему так называемому супругу. — К раздражению Линды примешивалось уже нечто вроде сочувствия.