Снег валил почти каждый день. Деревья стояли со снежными шапками, всё вокруг было белым и красивым. Только Саша забеспокоился — дорогу совсем занесло. Ни конному, ни пешему не пройти и не проехать. Как он до станции доберётся?
Олеся заметила его беспокойство.
— Ты чего такой недовольный?
— Снега полно, а мне вскорости на станцию надо.
— Так лыжи отцовские возьми. Они охотничьи, быстро на них не пойдёшь, зато в любом, даже самом глубоком снегу не провалишься и не утонешь.
— Что бы я без тебя делал?
Саша обнял Олесю и закружил её.
Подошло время встречи. Есть Саша не стал — он надел лыжи и пошёл сначала по заснеженной дороге, а потом свернул в лес. Направление он знал.
Лыжи скользили легко. Широкие, подбитые лосиным мехом с брюха животного, они не проваливались в глубокий снег.
На душе Александра было беспокойно. Как-то воспримут партизаны его рассказ? И ведь события были достоверными. Единственно — он не мог рассказать о зелёном шаре и о своём исчезновении на десять дней. Не появись шар — и он вполне мог бы успеть явиться в отряд. Тогда события могли бы развиваться по другому сценарию. А с другой стороны — если бы не шар, так его и в живых бы не было. Самостоятельно выбраться из окружённой и горящей мельницы — это невозможно.
На месте встречи его уже поджидал Михась. Парень пришёл на встречу один, без Мыколы, и лицо его было отчуждённым.
Саша сразу понял всё без слов.
— Здравствуй.
— День добрый. — Руку для пожатия Михась не протянул.
Они сели на поваленное дерево — как в прошлый раз. Михась неожиданно наклонился к Саше и понюхал его телогрейку.
— Тебе Анатолий Терентьевич привет передавал.
— Спасибо.
— Спрашивал, как тебя звать.
— А я не сказал разве? Сержант Иванов.
Михась кивнул удовлетворённо.
— Был такой партизанский отряд. Ныне разгромлен. С тобой до окончания проверки рекомендовано не общаться. А насчёт Янека — искать его будут. Кто из вас двоих предатель — не ясно пока.
— Это подполью не ясно, а я точно знаю.
— Всё, что велено тебе передать, я передал. Больше добавить нечего.
— И на том спасибо. Я себе занятие найду. Только обидно будет, если Янека не найдут и не покарают. Парни не должны остаться неотомщёнными.
— До свиданья.
Михась поднялся и ушёл, не подав на прощанье руки.
Саша поднялся тоже. Похоже, веры ему теперь в подполье нет. Белоруссия невелика, и в какой бы отряд он ни влился, рано или поздно об этом станет известно. Похоже, воевать дальше Саше предстояло одному. Ну что же, ему не привыкать. В спецназе учили действовать в одиночку. Так даже спокойнее, никто не предаст, по крайней мере, как тот Янек.
Тем не менее настроение было испорчено. Для партизан он теперь лицо подозрительное, изгой.
Вернувшись домой, Саша поставил в сенях лыжи и снял тулуп, который ему дала Олеся. Тулуп был её отца, из натуральной овчины, тёплый, хотя с виду и потрёпанный.
Девушка сразу обратила внимание на его расстроенное лицо.
— Что случилось? На тебе лица нет!
— С партизанами встречался. Подозревают меня, не хотят в отряд брать.
— Тоже мне беда! Оно, может, и к лучшему. Целее будешь.
— Олеся, ты же комсомолка. Война идёт. Я мужик, врага бить должен, воевать, свою лепту в победу внести. Не сидеть же мне всю войну возле твоей юбки.
Олеся, приобретя мужа — пусть и невенчанного, пусть и без регистрации в сельсовете или загсе — не хотела его терять. Где она ещё найдёт себе мужа на хуторе, где кроме неё только старая и наполовину глухая бабка? А женское естество требует своего.
Саша, хоть и ожидал от партизан проверки, в душе был огорчён, потому что не ожидал, что их отказ ударит по нему так больно.
— Выпить есть?
— Самогон от отца остался.
— Налей.
Олеся молча спустилась в погреб, вытащила оттуда бутыль с мутноватой жидкостью и налила самогон в стакан. Положила в миску солёных огурцов, квашеной капусты.
Саша вздохнул, одним махом выпил стакан и закусил огурцом.
Горло обожгло — самогон был крепким. Но не брал он: слегка померкла обида, только и всего. И вроде со стакана «первача» он должен был почувствовать себя если не пьяным, то слегка захмелевшим. Голова же оставалась лёгкой.
Саша взялся за бутыль.
— Саш, не надо! — Олеся положила свою руку на его кисть. — Только голова болеть будет. Горе или обиду самогоном не зальёшь. По большому счёту — что случилось? Ты руку или ногу потерял? Нет! Не инвалид? Нет! Ну и чёрт с ними, с подпольщиками! Ты же один целого… — Олеся старалась подобрать слово —…вот, целого полка стоишь!