P. S. „Дѣла въ имѣніяхъ идутъ отлично, о чемъ передамъ, когда пріѣду“.
Потомъ она раздѣлась, зѣвая легла въ постель, подкараулила комара и потомъ придавила его, когда онъ сѣлъ ей на високъ, прислушалась, не жужжитъ ли еще гдѣ комаръ и, убѣдясь въ его отсутствіи, загасила свѣчу и заснула крѣпкимъ и здоровымъ сномъ.
На другой день она встала до солнца, умылась, одѣлась и, сидя у открытаго окна, смотрѣла на дворъ, на которомъ происходила та же ранняя, бодрая дѣятельность, что и вчера, въ утро ея пріѣзда. Ей подали письмо отъ Кожухова. Она прочитала — и продолжала сидѣть и смотрѣть на дворъ, какъ и до полученія письма.
— Готово? — громко, какъ командиръ, крикнулъ управляющій.
— Готово! Ѣдемъ! Готово! — отвѣчали ему въ разныхъ мѣстахъ.
— Съ Богомъ, въ добрый часъ! — скомандовалъ управляющій.
«И промѣнять такую жизнь на жалкое, почти нищенское, существованіе?… Нѣтъ, нѣтъ!» — отрицательно качая головой, подумала Софья Михайловна, потомъ зѣвнула, затворила окно, сѣла къ столу и написала слѣдующій отвѣтъ Кожухову:
«Напрасно вы безпокоили Дмитрія Ивановича и себя! Но сдѣланнаго не воротишь, и на ваше письмо могу отвѣтить пока одно: буду обдумывать до вашего возвращенія изъ Питера, и что надумаю, сообщу тогда вамъ.
„Извините, что коротко отвѣчаю. Я сильно занята и письмо ваше застало меня предъ самымъ отъѣздомъ. Откладывать отъѣздъ нельзя, а потому и отвѣтъ коротенькій. Не сердитесь и вѣрьте, что все по-прежнему.
„Софья Рымнина“.
Она запечатала оба письма, надписала адресы и одно отдала нарочному полицеймейстера, а другое велѣла отправить по почтѣ.
Могутовъ, вмѣстѣ съ новыми строителями желѣзной дороги, уѣхалъ изъ города на участокъ Кречетова. Какъ вслѣдствіе новизны дѣла, такъ и вслѣдствіе экстренности постройки, для новыхъ строителей дороги было страшно много работы, суеты, хлопотъ, волненій, страховъ и опасеній. Толковѣе всѣхъ шло дѣло строительства дороги у Кречетова, и къ нему часто пріѣзжали остальные помѣщики-подрядчики, чтобы перенять порядки, заведенные въ его участкѣ. На самыхъ первыхъ порахъ Кречетовъ подѣлилъ всю работу съ Могутовымъ. Онъ взялъ на себя исключительно хозяйственную сторону дѣла: производилъ закупки, заключалъ условія съ рабочими и съ купцами на поставку продуктовъ и матеріаловъ, организовалъ контору и т. п. и проводилъ большую часть времени въ разъѣздахъ или въ небольшомъ уѣздномъ городкѣ, который былъ въ центрѣ его участка. Вся же техническая сторона дѣла поручена была исключительно Могутову. Онъ составлялъ смѣты необходимыхъ матеріаловъ, подъ его наблюденіемъ строились бараки, кухни, тачки и т. д.; онъ вычислялъ кубическое содержаніе профиля дороги, руководилъ ходомъ работъ, указывалъ, гдѣ выгоднѣе вывозить землю людьми и гдѣ лошадьми и т. д.; и у него почти не было свободнаго времени, — онъ весь окунулся въ живое, бойкое и шумное дѣло постройки землянаго полотна дороги почти на протяженіи ста верстъ и почти тремя тысячами рабочихъ; и только ночью, предъ сномъ, пробѣгалъ газету или журналъ, да въ мѣсяцъ разъ-другой писалъ въ акушеркѣ въ отвѣтъ на ея письма. Мы познакомимъ читателя съ характеромъ ихъ корреспонденціи.
Письмо акушерки къ Могутову:
«Вы не пишите о себѣ ничего, только вашъ адресъ, и ваше длинное письмо полно воспоминаніями о недавнемъ прошломъ. Дѣлаю заключеніе изъ этого, что вы еще не акклиматизировались въ С-нскѣ, что у васъ нѣтъ работы, что вы скучаете. Жизнь города — далека еще отъ васъ, вы — чужой ей, она не волнуетъ вашей крови — и вы скучаете, впадаете въ состояніе старика и рвете могильные цвѣты, чтобъ ускорить біеніе сердца, т. е. разогнать скуку.
„Не утѣшительно, но это скоро пройдетъ, я увѣрена въ этомъ и это вы знаете безъ меня. Гдѣ люди, тамъ — жизнь. Губернія — не пустыня, и, осмотрѣвшись, вы найдете работу, полную смысла и не чуждую общественнаго значенія. Тогда скука уйдетъ прочь, могильные цвѣты сперва завянутъ, а потомъ будутъ выброшены, накъ негодные, вонъ, — и ваши письма будутъ полны жизнію, увлеченіемъ, любовью, злобою и гнѣвомъ, а не воспоминаніями о недавнемъ прошломъ. Давай Богъ, чтобъ это было поскорѣе!
„А наше дѣло идетъ и растетъ. Нашъ кружокъ все болѣе и болѣе увеличивается членами обоего пола, и чтенія рабочимъ происходятъ не у меня только и ведутся не одними вами только, какъ было мѣсяцъ назадъ, а уже въ трехъ мѣстахъ и въ каждомъ мѣстѣ по нѣскольку смѣнъ чтецовъ и собесѣдниковъ. Вы можете погладить себя по головкѣ, какъ учредитель дѣла, которое такъ успѣшно «скоро-ходитъ», какъ замѣнялъ Шишковъ слово прогрессируетъ… Но вы должны восчувствовать еще большую пріятность, если я вамъ сообщу, что Техническое Общество, среди котораго есть члены и изъ нашего кружка, устраиваетъ у себя народныя чтенія съ волшебнымъ фонаремъ, картинами и при отличныхъ прочихъ обстановкахъ. Жаль только, что входъ на чтенія будетъ съ платою: 5 коп. не велики деньги, но для того, кто получаетъ среднимъ числомъ 20 коп. въ день, 5 коп. очень значительная сумма, если рабочій каждое воскресенье будетъ посѣщать чтенія. По законамъ экономической науки, рабочій, какъ всякій капиталистъ, долженъ жить только на проценты своей заработной платы, а всю заработную плату долженъ обращать въ мертвый капиталъ своихъ будущихъ фабрикъ. Только при этомъ условіи будетъ возможенъ прогрессъ, жизнь, движеніе въ средѣ рабочихъ, а въ противномъ случаѣ они вѣчно останутся только мертвымъ капиталомъ другихъ и будутъ получать плату, какъ машина — извѣстную сумму денегъ на ремонтъ ея и смазку, чтобы не стучала, не визжала и дѣлалась негодной только черезъ тридцать-сорокъ лѣтъ — средній возрастъ жизни рабочаго на весь свой заработокъ, а не на проценты съ него, и среднее время способности машины къ работѣ… Вы убѣждены были, что нашъ рабочій скорѣй европейскаго осуществитъ эту теорію. Давай Богъ! А пока ему живется хуже его европейскихъ товарищей: у тѣхъ есть безплатные музеи, даровыя лекціи, а нашему нужно платить деньги, если онъ каждое воскресенье пожелаетъ послушать о бородинской битвѣ, войнѣ двѣнадцатаго года, о Кольцовѣ, Крыловѣ и т. п. Но все-таки и это хорошо. Не пойдутъ рабочіе, такъ пойдутъ прикащики, дочери чиновниковъ бѣдныхъ, поведутъ студенты своихъ знакомыхъ модистокъ, — и не рабочіе, такъ эта публика хотя что-нибудь да вынесетъ изъ слушанія лекцій. Лучше что-нибудь, чѣмъ ничего.
«Директоръ института окончательно тронулся умомъ и уѣхалъ лѣчиться за границу. Несчастный человѣкъ! И это у насъ — удѣлъ всѣхъ добрыхъ и мягкихъ натуръ. Или самъ воюй, или тебя завоюютъ; или самъ будь деспотъ, или тебя превратятъ въ раба… А свободное развитіе личности, свободное формулированіе убѣжденій, свободный споръ и обмѣнъ мыслей — не про насъ, и если появится среди насъ человѣкъ съ подобнымъ либеральнымъ образомъ мыслей, онъ или сойдетъ съ ума, или превратится въ горькаго пьяницу, или махнетъ на все рукой и заживетъ à la Аѳанасій Ивановичъ, женившись на Пульхеріи Ивановнѣ… Грустно! Въ Европѣ жизнь — борьба, а у насъ — дикая травля…
„Я познакомилась съ Лёлей. Какая она красавица!.. Ощупать ея голову и душу я еще не успѣла, — она все это заморозила при мнѣ. Во всякомъ случаѣ „отъ ликующихъ, грязно болтающихъ, обагряющихъ руку въ крови“ выводить ее еще рано: дорога тернистая — пока еще не для нея, а другихъ дорогъ нѣтъ, да и быть не можетъ.
„Всѣ ваши знакомые кланяются вамъ, кромѣ тѣхъ, которыхъ выслали послѣ исторіи, послѣ вашей исторіи. Коптевъ боится вамъ писать, ибо онъ думаетъ, что вы не любили и презирали его. Дѣлаетъ этотъ выводъ онъ потому, что вы не познакомили его съ нашимъ кружкомъ, котораго онъ одинъ изъ ревностныхъ членовъ въ настоящее время.
— «Развѣ я плохо велъ себя послѣ закрытія петербургскаго земскаго собранія въ 1867 году?» — спрашиваетъ онъ съ грустью, когда зайдетъ рѣчь о васъ, и затѣмъ съ искреннимъ юморомъ разсказываетъ подробности вашихъ съ нимъ похожденій въ ту «слякотную ночь».
«И у меня есть много свободнаго времени, которое, при всемъ желаніи тратить на чтеніе, все-таки не утерпишь иной разъ, чтобы не потратить на прогулку, а при прогулкѣ невольно рвешь цвѣты на могилахъ. Я часто хожу гулять на острова, прохожу по шоссе, гдѣ мы впервые познакомились, является воспоминаніе… „Пусть встрѣтитъ онъ тамъ новую любовь. Онъ стоитъ любви!“ — говорю я и гоню воспоминанія прочь.