— Иной разъ, барынька, плохо понимаю языкъ этотъ, а сейчасъ оченно понятно было, какъ птица разговоръ вела. Полагать нужно, ворона къ свиньѣ рѣчь держала: смотри, молъ, свинья, — ворона сказывала, — какіе мои хорошіе работники — лошадки: гляди, какую шерсть мягкую да теплую для меня приготовили, — отвѣтилъ Могутовъ на вопросы Софьи Михайловны.
— Это вы меня вороной выругали? — громко вскрикнула Софья Михайловна, будто обидясь, но продолжая улыбаться. — Вы — господинъ Могутовъ? — спросила она потомъ, какъ спрашиваетъ большинство женщинъ, не думая, зачѣмъ и для чего.
Софья Михайловна, спрашивая: „вы — Могутовъ?“ — руководствовалась только толчкомъ любознательной души своей, а можетъ-быть она думала провѣрить свое предположеніе о незнакомцѣ, но она отнюдь не имѣла желанія обидѣть незнакомца, а потому ее не мало удивило, когда она увидѣла, что лицо незнакомца сдѣлалось болѣе серьезнымъ, даже угрюмымъ.
— Вы, кажется, разсердились?… Право, я не считаю вашу шутку за брань. Я пошутила. Вы смотрѣли на ворону, ворона могла не сказать, но вы могли подумать то, что сказали, слушая мои хвастливыя рѣчи о „моихъ работникахъ“… Или вамъ непріятно, что я васъ приняла за Могутова? — ласково и минорнымъ тономъ продолжала Софья Михайловна, сказавъ послѣднюю фразу опять, не думая. По ея понятіямъ, по тѣмъ слухамъ, которые ходили въ городѣ о Могутовѣ, онъ долженъ бы быть радъ, что выругалъ незнакомыхъ женщинъ, а никакъ не досадовать, сердиться или конфузиться.
— Извините меня, — снявъ шляпу, сказалъ Могутовъ. — Я сказалъ то, что думалъ, но сказалъ не такъ, какъ думалъ… Мнѣ показались ваши слова не только хвастливыми, но и злыми. Я хотѣлъ доказать это, но, вмѣсто того, неудачно съострилъ. Вышла ругань вмѣсто проповѣди. Извините, я не хотѣлъ васъ ругать.
Онъ стоялъ безъ шляпы, прямо глядя въ лицо Софьи Михайловны и досадуя на себя за остроту, сказанную такъ не кстати и безъ пользы. Онъ зналъ по простымъ рабочимъ, какая чуткая къ правдѣ душа, какой свѣтлый умъ часто скрывается подъ жалкою внѣшностью и тупымъ на видъ лицомъ; онъ испыталъ не разъ, какую силу имѣетъ искреннее слово, горячее убѣжденіе на искорененіе заблужденій и предразсудковъ; онъ считалъ мнѣнія и убѣжденія каждаго человѣка плодомъ всей его жизни, жизнь считалъ школой и наукой и думалъ, что не легкою насмѣшкой, а серьезнымъ разговоромъ нужно опровергать мнѣнія противника и только тогда, если противникъ желаетъ слушать опроверженія.
— Но вы можете еще доказать, мы васъ слушаемъ, — смотря на Могутова, продолжала Софья Михайловна.
— Это лишнее будетъ, — сказалъ онъ.
— Почему? — живо спросила Софья Михайловна.
— „Учить другихъ — потребенъ геній, потребна высшая душа, а мы съ своей душой лѣнивой, себялюбивой и пугливой не стоимъ мѣднаго гроша“, — сказалъ онъ, вспомнивъ это изреченіе Некрасова и продолжая досадовать на себя за неудачную проповѣдь. — Но вы простите меня.
Софья Михайловна улыбалась, смотрѣла на него и любовалась имъ. Онъ, дѣйствительно, былъ теперь оригинально красивъ: онъ стоялъ ровно, съ поднятой вверхъ головою, съ закинутыми назадъ длинными волосами, съ серьезнымъ лицомъ и съ большими угрюмыми глазами, устремленными на нее; но во взглядѣ замѣтна была просьба о прощеніи.
— Богъ знаетъ, что вы выдумали! — улыбаясь и подавая руку Могутову, нѣжно проговорила она. — Вотъ вамъ моя рука въ знакъ полнаго примиренія и полнаго забвенія вашей ругатни, хотя я право приняла все за мѣткую шутку… Вы, кажется, забыли, что стоите безъ шляпы?… Ха-ха-ха! Какъ вы оригинально-просты!.. Ха-ха-ха-ха!
Онъ позабылъ, что снялъ шляпу, продолжая досадовать, что у него до сихъ поръ не выработался характеръ настолько, чтобы каждое слово, каждый поступокъ были обдуманы, строго-сознательны. Подавая руку Софьѣ Михайловнѣ, онъ подалъ ее вмѣстѣ со шляпой, которую держала рука, и удивленіе, и торопливость, съ которыми онъ надѣвалъ шляпу, отразились грустною улыбкой на его лицѣ.
— Извольте намъ отрекомендоваться! Намъ очень пріятно съ вами познакомиться послѣ такой оригинальной встрѣчи, — пожимая руку Могутова и продолжая улыбаться.,- сказала Софья Михайловна.
— Моя фамилія Могутовъ, — потянувъ изъ рукъ Софьи Михайловны свою руку, — сказалъ онъ.
— Вотъ не ожидала видѣть васъ такимъ! — и Софья Михайловна еще разъ окинула его пристальнымъ взглядомъ, какъ бы желая убѣдиться, не обманываетъ ли онъ ее. — О васъ такія страсти говорятъ въ городѣ!.. А вы очень скромны и стыдливы, — боитесь даже словомъ обидѣть… Полное разочарованіе! Правда, Катя?…
Катя стояла съ опущенной внизъ головой и ничего не отвѣчала.
— Вы знаете, что про васъ говорятъ? — спросила Софья Михайловна, не дождавшись отвѣта падчерицы.
Онъ утвердительно кивнулъ толовою
— И есть въ томъ правда? — спросила она.
— Нѣтъ… Вотъ и вы обзовете меня ругателемъ и тогда — ложись да и умирай, — отвѣтилъ онъ.
— Я вижу, что вы шутите. Что вамъ за дѣло до басенъ?… Про меня, да и про всѣхъ у насъ Богъ знаетъ что разсказываютъ, а видите, я не похожа на умирающую, — весело говорила Софья Михайловна.
— Работы не дадутъ, — сказалъ онъ.
— Ахъ, да!.. У васъ можетъ-быть нѣтъ средствъ?… Я сужу всѣхъ по себѣ, замѣтивъ усилившуюся серьезность его лица, — продолжала она. — У меня есть средства, мнѣ кажутся всѣ богатыми… Какъ это глупо!
— Я сказалъ не о средствахъ къ жизни, а о работѣ… Безъ работы и при средствахъ нельзя жить. „Нѣтъ бѣды кручиннѣе — безъ работы парню маяться“, — сказалъ онъ и поклонился, думая уходить.
— Я васъ еще немного задержу. Вы извините?… Да?… Отлично, — сказала Софья Михайловна, хотя онъ ничего не отвѣчалъ, а вопросительно смотрѣлъ на нее.
„Тѣшится новой игрушкой дитя, — думалъ онъ. — Какой смыслъ изъ всего этого?… А другая?… — Онъ посмотрѣлъ на другую. Глаза ихъ встрѣтились. Она смотрѣла на него пытливо, широко раскрывъ свои большіе глаза, которые, встрѣтивъ его взглядъ, быстро и стыдливо опустились внизъ. — Другая смотрятъ какъ на звѣря и пужается, какъ малое дитя“, — подумалъ онъ.
— Вы видите предъ собою мать и дочь, — продолжала Софи Михайловна. — Мы, — правда, Катя? — очень желаемъ познакомиться съ вами и надѣемся, что вы постараетесь узнать, кто мы, — дамамъ неприлично самимъ рекомендоваться… Но вы непремѣнно должны быть у насъ, — слышите? Мой мужъ — земскій дѣятель. Дмитрій Ивановичъ Рымнинъ, — не забудете?
Онъ кивнулъ головой.
— Теперь до свиданья, — улыбаясь, кланяясь и подавая руку, сказала Софья Михайловна.
— Прощайте, тоже подавая руку и прямо смотря въ лицо Могутова, — сказала Катерина Дмитріевна.
Могутовъ посмотрѣлъ на нее и ей, какъ и ея мачихѣ, пожалъ руку не очень крѣпко, но и не очень слабо, обыкновеннымъ пожатіемъ. Въ пожатіи Катерины Дмитріевны было менѣе крѣпости и силы, чѣмъ въ пожатіи Софьи Михайловны. Барыни сошли съ холма, сѣли въ щегольской фаэтонъ, запряженный парой красивыхъ лошадей, съ бородатымъ кучеромъ на козлахъ и съ ливрейнымъ лакеемъ, который ловко посадилъ барынь и еще болѣе ловко вскочилъ на мѣсто рядомъ съ кучеромъ. Могутовъ стоялъ на холмѣ и видѣлъ всю ловкость лакея, и только когда экипажъ тронулся и Софья Михайловна, оглянувшись, кивнула ему головой, онъ сошелъ съ холма и скоро зашагалъ въ городъ.
„Экій случай! — думалъ онъ дорогою. — Аристократки въ бархатахъ и соболяхъ изволили разговаривать и даже просили пожаловать на домъ „вреднаго въ нравственномъ и правительственномъ отношеніяхъ“!.. Нѣтъ, Переѣхавшій преувеличиваетъ!.. „Свѣти же солнце красное, покуда я зеркало не пріобрѣлъ, на тѣнь свою мнѣ нужно наглядѣться!“… Чепуха! Герой исторіи съ институтками — вотъ корень, вотъ причина… Доѣдутъ до города и позабудутъ… „Еще и башмаковъ не износила, въ которыхъ шла за гробомъ“… Это объ аристократахъ сказалъ Шекспиръ… А ты? Ты не забудешь меня? — Нѣтъ. Любовь и цѣль жизни связываютъ насъ, — зачѣмъ намъ забывать другъ друга?..