— У меня къ вамъ просьба, Гавріилъ Васильевичъ, — остановила она его, когда онъ дошелъ уже до дверей. — Мама не сказала, что Могутовъ очень грустно говорилъ, что онъ не можетъ найти работы. О немъ сочинили исторію… Найдите ему работу, — робко закончила она.
— Будетъ исполнено въ самомъ скоромъ времени, — отвѣтилъ Кречетовъ.
— Благодарю васъ, — подбѣжавъ къ нему и подавая ему руку, весело сказала она.
Онъ посмотрѣлъ пытливо ей въ глаза. Она покраснѣла и наклонила голову. Онъ гораздо осторожнѣе, чѣмъ прежде, пожалъ ей руку и не поцѣловалъ ея.
Она сѣла за фортепіано, когда онъ ушелъ, но долго не начинала играть. Ей хотѣлось думать, но сердце стучало сильно, въ головѣ былъ какой-то пріятный хаосъ, а опредѣленныхъ мыслей она не старалась возбудить въ ней. Прошло съ четверть часа, она вздрогнула, какъ будто внезапно проснулась и порывисто заиграла: „Часы полны веселья“ изъ „Травіаты“. Сперва она играла, потомъ тихо подпѣвала подъ игру, а потомъ громко спѣла пѣсню Маргариты изъ „Фауста“, Гуно.
— Какъ хороши его манеры, — сказала она громко и улыбнулась. Она начала было пѣть: „Не блещу я красотою“, но голосъ дрогнулъ и она ушла въ кабинетъ.
— Папа! — сказала она въ кабинетѣ отцу совершенно спокойнымъ голосомъ.
— Что, Екатерина? — спросилъ отецъ, кладя перо и поднявъ на нее глаза. Онъ думалъ, что она будетъ говорить о Кречетовѣ. „Тотъ ушелъ взволнованнымъ, — вѣроятно, говорилъ о своихъ чувствахъ къ ней“, подумалъ онъ.
— Я хочу быть учительницей, папа!
— Чего и гдѣ? — спросилъ отецъ, улыбнувшись неожиданному хотѣнію дочери.
— Ты научи, папа! Ты только скажи, папа, гдѣ и какъ, а я сама приготовлюсь… Отлично приготовлюсь!
Отецъ задумался. — „Жаль, что не столковались, — думалъ онъ. — Гдѣ бы ей учительствовать? Это она хорошо придумала… Но гдѣ?“
— Скажешь, папа? — спросила дочь.
— Дай подумать… Теперь скоро весна. Приготовься, поѣзжай въ деревню и учи крестьянскихъ дѣтей грамотѣ. Это будетъ очень полезная для тебя проба, Екатерина.
— Отлично, отлично! Папа, мой милый, умный, добрый! — и дочь обняла, отца и крѣпко цѣловала его.
— Только ты хорошенько приготовься. приготовь все. Въ деревнѣ насчетъ принадлежностей дли наукъ — плохо.
— О, я отлично все приготовлю, милый папа! Правда, папа?
Тридцать дать лѣтъ назадъ, князь Василій Юрьевичъ Король-Кречетовъ ходилъ по кабинету нервною походкой: то едва передвигалъ ногами, то бѣгалъ. Онъ былъ красивый, высокаго роста, лѣтъ за сорокъ мужчина, но его густые и длинные волосы, сѣрые отъ сѣдины, длинная, черная, но краямъ совсѣмъ посѣдѣвшая борода, его постоянно нахмуренные глаза — старили его и на видъ ему было далеко за пятьдесятъ.
Постоявъ немного по срединѣ кабинета большаго барскаго дома въ деревнѣ, онъ вдругъ подбѣжалъ къ образу, упалъ передъ нимъ на колѣни, скрестилъ руки на груди и, со слезами на глазахъ, устремленныхъ на образъ, заговорилъ громко и скоро:
— Я буду вѣрить въ Тебя! Я посвящу Тебѣ остатокъ жизни моей! Я даю клятву не дѣлать ни одного грѣха во всю остальную жизнь мою, только пошли мнѣ, Боже, сына!.. Сына, сына дай мнѣ, милосердый Боже! Ты видишь мою молитву, — не попусти безвѣрію покарать меня у дверей гроба, не лиши меня царствія Твоего небеснаго!..
Въ кабинетъ вошелъ лакей.
— Что?… Что сказалъ докторъ? — торопливо вскочивъ съ колѣнъ и подскочивъ къ лакею, нервно спрашивалъ онъ.
— Барыни изволили благополучно…
— Сынъ? Сынъ? Да?… Ну, говори! — шепотомъ спрашивалъ старикъ, у лакея.
— Сынъ, ваше сіятельство!..
— Благодарю Тебя! Ты сжалился надъ старикомъ, Господь! — и онъ хотѣлъ броситься На-колѣни предъ образомъ, но, посмотрѣвъ на лакея, вдругъ поблѣднѣлъ и затрясся. — Что ты дрожишь?… Говори, говори! Не бойся, говори, что?… Чего же ты боишься? Ну?…
— Докторъ приказали сказать; ваше сіятельство, что барыня благополучно разрѣшилась, а ребенокъ…
— Что, что? Ну, говори, болванъ! крикнулъ старикъ.
— Ребенокъ, ваше сіятельство, мертвой.
— Что? — крикнулъ онъ на всю комнату. — Ты лжешь, мерзавецъ! — и старикъ уперся всѣкъ корпусомъ въ лакея и пихнулъ его въ дверь. Бородка замка не выдержала, дверь растворилась съ трескомъ и лакей безъ чувствъ упалъ за дверью съ разбитой въ кровь головой,
— Подлецы!.. Вездѣ подлецы! — дико, закричалъ старикъ и потомъ вдругъ, замолкъ, съежился и сѣдъ въ углу кабинета. Онъ, какъ окаменѣлый, просидѣлъ съ полчаса, ничего не слыша и не видя, хотя чрезъ открытую дверь видно было, какъ люди уносили лакея, потомъ вскочилъ и сильно позвонилъ.
— Дмитрича позвать! — спокойно сказалъ онъ дрожавшему отъ страха новому лакею.
— На зло земли и небу у меня будетъ сынъ! — проговорилъ онъ громко, когда лакей опрометью убѣжалъ звать Дмитрича. — Да, на зло всему у меня будетъ сынъ!..
— Здравствуй, князь! — спокойно, и не кланяясь, сказалъ вошедшій Дмитричъ, высокій, плотный, съ рыжей бородой, крѣпостной человѣкъ старика, его секретарь, другъ и главно-управляющій.
— Но я сволочь, а твоя барыня, родила кусокъ мертвячины, — слышалъ?!
— Слышалъ и сожалѣю, князь.
— Отвезть мертвечину въ деревню, а мнѣ привезти оттуда живаго мальчика — только-что родившагося мальчика, — понимаешь?… Бабу и всю семью сослать за тысячу верстъ, — понимаешь? Сослать немедленно… Ну!
Дмитричъ, не говоря ни слова, повернулся и вышелъ.
— Позвать доктора! — крикнулъ старикъ.
Явился высокій и худощавый докторъ изъ нѣмцевъ.
— Послушайте, докторъ, воскресите мнѣ сына, — серьезно и мягко сказалъ старикъ.
— Я — не Богъ, я не могу это, — удивленно отвѣчалъ докторъ.
— Такъ я Богъ!.. Слышите, я — Богъ!.. Я приказываю воскресить мнѣ сына! — сердито, но не громко говорилъ старикъ, а докторъ пожималъ плечами и нервно кусалъ губы.
— Я вамъ дамъ десять тысячъ, а вы сейчасъ идите и найдите жизнь въ мертвомъ ребенкѣ.
— Какъ я могу найдти!.. Онъ мертвый! — удивился докторъ.
— Молчать, дуракъ!.. Не перебивайте меня, докторъ, умоляющимъ голосомъ продолжалъ онъ потомъ. — Вы, докторъ, проложите зеркало къ мертвому младенцу, найдите, что онъ живъ, прогоните всѣхъ, положите въ отдѣльной комнатѣ и оставайтесь при немъ. Вамъ принесутъ живаго ребенка, а мертваго возьмутъ. Вотъ вы и воскресите мертвеца, и у меня будетъ сынъ, вы его и принесете матери, — поняли? — торопливо и тихо говорилъ князь.
Докторъ молчалъ и серьезно думалъ.
— Вы уѣдете въ Петербургъ, за границу, куда хотите, а у меня будетъ сынъ, — поняли?
— Можно будетъ отвѣчать, князь? — спросилъ докторъ.
— Не въ Россіи и не при мнѣ. Будьте покойны!..
Такъ и явился на свѣтъ Гавріилъ Васильевичъ, князь Король-Кречетовъ.
На седьмомъ году съ Гаврюшей разыгралась слѣдующая исторія. Онъ былъ некрасивый мальчикъ, съ чисто-мужицкимъ лицомъ, совершенно не похожимъ на красивое, правильное лицо отца. Умственныя способности Гаврюши были тоже не блестящи. Онъ не былъ глупъ, но не обладалъ быстрымъ соображеніемъ и ему съ большимъ трудомъ давалось ученіе, а вслѣдствіе частыхъ вспышекъ гнѣва отца (послѣ смерти матери, жены князя, которая умерла, когда Гаврюшѣ было три года), недовольнаго мужицкимъ лицомъ и тупостью Гаврюши, — онъ былъ застѣнчивъ, робокъ и пугливъ.
— Гаврюша, ступай, дай щелчокъ по носу Кирилычу! — говорилъ князь сыну, указывая на стоявшаго у дверей шута, худаго, прилично одѣтаго, съ горбатымъ носомъ, съ громаднымъ ртомъ, морщинистаго старика.
Гаврюша, всегда покорно исполнявшій приказаніе отца, подошелъ къ шуту.
— А за что вы мнѣ щелчка въ носъ дадите, маленькій князекъ? Я сегодня не дуракъ, у меня голова болитъ, — ну, князь и серчаетъ… Такъ пускай же онъ своею княжескою рукой дастъ мнѣ прямо по мордѣ, а вамъ, князекъ, грѣхъ больнаго человѣка бить. Я сегодня больной человѣкъ, а не дуракъ, — болѣзненно искрививъ лицо, говорилъ шутъ.
Гаврюша стоялъ разинувъ ротъ и робко-растерянно посматривалъ то на отца, то на шута.
— Дай ему по носу, шутъ!.. Щелчка въ носъ мальчишкѣ-мужичонку, шутъ!.. Ну! — кричалъ на всю комнату князь.
— Они меня, а я ихъ — этакъ смѣшнѣй будетъ, князь?… Изволь, мирюсь на этомъ, — говорилъ шутъ, становясь на колѣни противъ мальчика.
— Ха-ха-ха! — громко и зло хохоталъ князь. — Два шута, ха-ха-ха!.. Ну, ну, оба вмѣстѣ!.. Ну!
Шутъ, разинувъ рогъ, безсмысленно выпучивъ глаза и подражая мальчику, начиналъ цѣлиться и давать щелчки ему по носу, а мальчикъ шуту.