— И опять — ребячество, съ которымъ пропадете въ жизни! — тѣмъ же тономъ продолжалъ полицеймейстеръ. — Оно васъ уже исключило изъ института и прислало сюда, на мое попеченіе, такъ этого мало!.. Молодо и зелено! Поживете, натерпитесь всего, тогда и увидите, что съ такой правдой съ голоду помереть можно, а то угодить туда, куда Макаръ телятъ не гонялъ. Будете жалѣть тогда, да ужь будетъ поздно… Послушайтесь меня какъ отца: будьте скромны, молчите больше, клятвы, тамъ, и правду, тамъ, вашу спрячьте подальше отъ людей, — будьте человѣкомъ! Я говорю вамъ какъ своему сыну. Вы послушаете меня? — и онъ подалъ руку Могутову.
— Благодарю васъ за искренній совѣтъ, — пожимая руку полицеймейстера, отвѣтилъ Могутовъ.
— Главное — держите языкъ за зубами! Будете держать тамъ язычекъ, дадутъ вамъ щей съ грибами; а будете показывать зубы, — положите ихъ на полку и пропадете ни за нюхъ табаку…
— Постараюсь ѣсть щи съ грибами, — съ едва замѣтною улыбкой отвѣтилъ Могутовъ.
— И отлично сдѣлаете! И работа будетъ, и человѣкомъ будете. Намъ знающихъ и ученыхъ людей нужно!.. А работу я вамъ найду… Знаете что? — сегодня собраніе нашихъ земцевъ, будутъ разговаривать, какъ имъ желѣзную дорогу строить. Толку будетъ мало, но вамъ можно къ нимъ поступить. Вы понимаете по части желѣзныхъ дорогъ?
— Намъ читали подробный курсъ о постройкѣ желѣзныхъ дорогъ.
— Ну, и прекрасно. Вотъ я ваши рисунки сегодня же покажу нашимъ земцамъ и порекомендую васъ. Только дайте мнѣ слово, что, кромѣ работы, ничѣмъ не будете заниматься, — поднявъ указательный палецъ вверхъ, внушительно сказалъ полицеймейстеръ.
— Я держу слово крѣпко, Филаретъ Пулліевичъ! Мнѣ можно будетъ читать газеты и журналы, писать письма къ знакомымъ и не лгать при случайныхъ разговорахъ? — спросилъ Могутовъ.
Полицеймейстеръ расхохотался. Ему была смѣшна и вмѣстѣ пріятна обстоятельность, съ которою говорилъ Могутовъ объ условіяхъ насчетъ такихъ пустыхъ вещей.
— Экій вы смѣшной человѣкъ! Дѣлать можно все и говорить можно обо всемъ, но какъ дѣлаютъ люди разсудительные и какъ говорятъ люди умные. Главное, не суйте на показъ правду, — ей-ей она смѣшна. Не лгите въ важномъ, когда за ложь можете пострадать и сами, и другіе; а въ пустякахъ, чтобъ и другихъ не обидѣть, и себя не дѣлать смѣшнымъ, промолчите или поддакните: это — не ложь, это — требованіе общежитія. Что бы вы, напримѣръ, отвѣтили не очень красивой барышнѣ, еслибъ она спросила: какъ вы ее находите.
— Насчетъ чего это, Филаретъ Пупліевичъ?
— Насчетъ чего?… Само-собой насчетъ красоты, — улыбаясь отвѣтилъ полицеймейстеръ.
— Сказалъ бы, что я по этой части плохъ и пусть лучше посмотритъ въ зеркало.
— Ну, я вижу, съ вами ваши не сваришь… А земцамъ я уже на свой страхъ порекомендую васъ. Меня чрезъ васъ въ отставку не прогонятъ, съ семействомъ въ отставку… а? — шутливо сказалъ полицеймейстеръ.
— Постараюсь, чтобы васъ поблагодарили за рекомендацію, — отвѣтилъ Могутовъ, вставая со стула.
— Ну-съ, пока тамъ что, а вотъ вамъ для начала, — вынимая изъ портмоне десять рублей и подавая ихъ Могутову, сказалъ полицеймейстеръ.
— Вы потрудитесь найти для меня работу, а я вамъ въ благодарность составилъ чертежи… Деньги будутъ лишними, Филаретъ Пупліевичъ, — не беря денегъ, сказалъ Могутовъ.
— Трудъ долженъ быть вознагражденъ, — извольте взять! — сказалъ полицеймейстеръ. — Я разсмотрю подробно, тогда и еще поблагодарю, а работу для васъ между дѣломъ пріищу.
Могутовъ взялъ деньги, поблагодарилъ и затѣмъ простился.
«Не глупъ и знающъ, — думалъ полицеймейстеръ по уходѣ Могутова. — Мелькомъ просмотрѣлъ, а замѣтилъ толкъ и по-моему… Но молодо и зелено. Правда, зеленость эта — смѣшновата, не зловредна, а все надо осторожность… „Можно ли дѣлать то-то и то-то?“ А тебѣ хочется дѣлать и еще что-то?… Надо осторожно, а то эти дураки — хуже умныхъ, бойкихъ… А земцамъ его всучу. Если тамъ и накуралеситъ — не бѣда: сами тоже куралеситъ будутъ… Экіе дураки: желѣзную дорогу сами строить хотятъ! Взялъ, захотѣлъ — и готово! По щучьему велѣнью? Нужна подготовка, знаніе, трудъ, а главное — нужно не зѣвать. А гдѣ же все это у васъ?… Гдѣ вамъ купеческимъ да мужицкимъ дѣломъ заниматься?! Сильно будете чухаться опосля ефтихъ дѣловъ». — Полицеймейстеръ улыбнулся и собирался идти.
Домъ с-нскаго благороднаго собранія царилъ среди остальныхъ небольшихъ домовъ и домиковъ города. Высокая и соотвѣтствующей ширины, тонкой столярной работы, парадная дверь, помѣщающаяся среди массивныхъ колоннъ дорическаго портика, вела внутрь дома. Изъ обширной прихожей, уставленной вѣшалками и шкафчиками для платья, широкая лѣстница, устланная краснымъ сукномъ съ бѣлымъ полотномъ подъ нимъ, вела во второй этажъ и оканчивалась свѣтлой, большой и убранной зеркалами площадкой, гдѣ каждый проходящій съ ногъ и до головы могъ осматривать себя. Съ площадки, налѣво, красивая дверь вела въ квартиру губернскаго предводителя дворянства, а направо такая же дверь — въ громадную залу, съ хорами вокругъ и съ большими полукруглыми окнами по обѣ ея стороны, съ тремя громадными люстрами у потолка, съ изящными канделябрами на стѣнахъ, съ изображеніями въ золотыхъ блестящихъ рамахъ почившихъ императоровъ въ промежуткахъ между окнами, съ изображеніемъ, во весь ростъ, величественной особы царствовавшаго Императора по срединѣ стѣны, какъ разъ противъ входа, съ прекрасною картиной битвы русскихъ съ поляками у стѣнъ С-нска въ 1612 году, подаренной дворянству однимъ изъ покойныхъ императоровъ, и, паконецъ, съ красивыми гербами всѣхъ уѣздовъ губерніи, симметрично расположенными внизу барьера, идущаго вокругъ хоровъ залы.
Въ описываемый нами день, когда въ залѣ благороднаго собранія происходило засѣданіе экстреннаго земскаго собранія, низенькій барьеръ шелъ во всю ширину залы и раздѣлялъ ее на двѣ неравныя половины. По срединѣ меньшей половины залы стоялъ длинный столъ, покрытый краснымъ сукномъ съ золотою бахромой, а кругомъ стола — нѣсколько рядовъ стульевъ; большая же половина залы почти сплошь была уставлена стульями, съ однимъ просторнымъ проходомъ по срединѣ.
День стоялъ прекрасный, солнце ярко свѣтило и въ залѣ было такъ же свѣтло и ясно, какъ и на дворѣ. Открытіе собранія назначено было ровно въ полдень, но къ одиннадцати часамъ почти всѣ гласные были уже въ той части залы, гдѣ стоялъ столъ, а стулья другой ея половины почти всѣ уже были заняты публикой, которая, обыкновенно, не любила посѣщать земскія собранія, но сегодня, возбужденная особенно интереснымъ предметомъ засѣданія, собралась въ числѣ не менѣе двухъ сотъ особъ.
Гласныхъ было человѣкъ до сорока. Какъ среди нихъ, такъ и среди публики не видно было ни одного представителя въ томъ своеобразномъ костюмѣ, который носятъ купцы, мѣщане, ремесленники и, особенно, духовные и крестьяне. Всѣ одѣты были въ сюртуки, визитки, пиджаки, а нѣкоторые и во фраки, — словомъ, въ тѣ костюмы, которые присущи и характерны для дворянства и интеллигентныхъ классовъ общества. Среди публики было десятка два дамъ, изъ которыхъ Софья Михайловна и Катерина Дмитріевна помѣщались въ первомъ ряду, у самаго барьера, а по сторонамъ ихъ возсѣдали Вороновъ, Орѣцкій и Львовъ.
Гласные, до открытія собранія, стояли группами, нѣкоторые прохаживались по два и по три въ рядъ, а нѣкоторые стояли у барьера и разговаривали съ знакомыми изъ публики. Большинство гласныхъ — народъ молодой, лѣтъ отъ 25 до 35, и, при разницѣ въ ростѣ, цвѣтѣ волосъ, наружныхъ очертаніяхъ лицъ и всей фигуры, они имѣли что-то общее между собою, почти одинаковый отпечатокъ души, ума и сердца на лицахъ, въ движеніяхъ, въ манерѣ говорить: какая-то естественность, простота, искренность, задушевность густо лежала на ихъ лицахъ, въ ихъ взглядахъ, слышалась въ ихъ говорѣ, замѣчалась въ ихъ движеніяхъ. Все это не было тождественному каждаго изъ нихъ было много своего, характернаго только ему; но полное отсутствіе рисовки, полное отсутствіе желанія хотя бы безсознательно представлять изъ себя человѣка съ извѣстными взглядами, убѣжденіями, привычками и вкусами, — было видно на каждомъ изъ большинства гласныхъ. Одѣты они были въ самые разнообразные костюмы — отъ сшитаго по модѣ чернаго сюртука и фрака, отъ старомодной и неловко-пригнанной визитки съ безчисленными карманами и до очень потертаго короткаго пиджака и не очень большой чистоты бѣлья, но модный черный сюртукъ и фракъ не носился ими такъ, какъ носятъ ихъ записные джентльмены и франты, при взглядѣ на которыхъ прежде всего невольно обращается вниманіе на ихъ костюмъ, благодаря особенной приспособленности всей фигуры франта въ костюму; но мѣшкообразная визитка не сидѣла на гласномъ такъ, какъ сидитъ, напримѣръ, старый и заношенный сюртукъ на соціалистѣ Бебелѣ, пріѣзжающемъ въ рейхстагъ въ каретѣ, и сюртукъ котораго, несмотря на его потертость, изящно обрисовываетъ благородную фигуру своего владѣльца… Большинство гласныхъ имѣли угловатыя движенія, некартинныя позы, неплавную рѣчь; но все это, благодаря своей естественности, искренности и простотѣ, было привлекательно, не отталкивало отъ себя, не рѣзало глаза и слухъ.