Но среди гласныхъ было человѣкъ пять-шесть особенно выдававшихся. Во-первыхъ, Король-Кречетовъ съ своимъ некрасивымъ лицомъ и съ своимъ громкимъ и горячимъ разговоромъ въ одной изъ самыхъ большихъ группъ гласныхъ. Во-вторыхъ, Рымнинъ съ своею патріархально-внушительною наружностію и еще одинъ гласный, очень близкій въ Рымнину по лѣтамъ, но худенькій, безъ бороды и съ торчащими вверхъ усами, который держалъ Рымнина подъ руку и постоянно кивалъ головою, какъ бы поддакивая тому, что тихо говорилъ Рымнинъ стоявшему около него кружку гласныхъ. Въ-третьихъ, пожилой, худощавый, высокій и бодрый на видъ гласный, съ быстрыми маленькими глазами, косо посматривавшими по сторонамъ, и съ тонкою усмѣшкой большаго рта; онъ сидѣлъ одиноко, поза его была небрежно-вызывающая, а когда въ нему подходилъ кто-либо изъ гласныхъ, онъ говорилъ сильно жестикулируя руками и часто ворочая головой. Въ-четвертыхъ, бросалась еще физіономія брюнета, лѣтъ за тридцать, но съ порядочно сѣдыми уже волосами на головѣ, съ длинной черною бородой, съ большими близорукими глазами, но безъ очковъ; онъ постоянно переходилъ отъ одной группы гласныхъ къ другой, прислушивался, записывалъ что-то въ большую записную книжку, сосредоточенно всматривался во все и пристально впивался глазами въ глаза говорившихъ съ нимъ. Наконецъ, выдавалось человѣкъ пять гласныхъ, изящно, щегольски одѣтыхъ во фраки, съ картинными движеніями, самоувѣренными взглядами, любезными улыбками при разговорахъ и съ громкою, правильно-округленною рѣчью.
. . . . . . . . .
. . . . . . . . .
Въ половинѣ двѣнадцатаго въ залу собранія вошелъ полицеймейстеръ и, направляясь по проходу въ отдѣленію гласныхъ, раскланивался направо и налѣво съ публикой. Однимъ онъ подавалъ руку, другимъ только кланялся съ улыбкой по два раза, третьимъ — по разу и безъ улыбки, около дамъ непремѣнно останавливался и шаркалъ ногами, а проходя возлѣ Воронова онъ поклонился ему, немного постоявъ во фронтѣ. Для гласныхъ у него тоже было нѣсколько манеръ здороваться и говорить. Для щегольски одѣтыхъ лицо его было съ слабой, почтительной улыбкой, для большинства гласныхъ — сочувственно-товарищеская улыбка, для Кречетова — усмѣшка съ проглядываніемъ грусти, для представителя стараго дворянства улыбка пропадала и замѣнялась миной строгаго уваженія и почтенія, для нѣкоторыхъ — добродушная гримаса и т. д.; но все это было въ немъ естественно, неподдѣльно, пріятно для глазъ, какъ искреннее проявленіе нѣкотораго характера. За этотъ нѣкоторый характеръ, при оригинальной философіи мысли и своеобразныхъ взглядахъ на службу, дворянство губерніи не очень уважало полицеймейстера; но онъ нравился рѣшительно всѣмъ и всѣ рѣшительно считали его прекраснымъ блюстителемъ порядка въ городѣ, «конечно, принимая въ соображеніе положеніе администраціи къ обществу», какъ добавлялось всѣми и всегда при похвалахъ Филарету Пупліевичу.
— Неужели боитесь безпорядковъ и для предупрежденія оныхъ изволили пожаловать, какъ въ мои времена въ гимназіяхъ стояла розга въ углу? — спросилъ у него Рымнинъ.
— Честь имѣю кланяться! Какъ ваше здоровье, Дмитрій Ивановичъ? Какой можетъ быть безпорядокъ среди господъ помѣщиковъ-дворянъ и… при вашемъ присутствіи, и подъ предсѣдательствомъ его превосходительства? — серьезно отвѣтилъ полицеймейстеръ, почтительно кланяясь и какъ-то бережно пожимая руку Рымнина.
— Значитъ, какъ землевладѣлецъ и дворянинъ изволили пожаловать? — обратился въ нему одинъ изъ франтовски одѣтыхъ гласныхъ.
— Засвидѣтельствовать мое почтеніе уважаемому Николаю Николаевичу прежде всего, а потомъ есть у меня просьба въ тѣмъ изъ господъ помѣщиковъ, у которыхъ непугливое сердце, — отвѣчалъ полицеймейстеръ, ставъ во фронтъ предъ Николаемъ Николаевичемъ.
— Какъ у васъ?… Смѣлъ и отваженъ, какъ орелъ! — кладя руку на плечо полицеймейстера, — шутилъ Николай Николаевичъ.
— Я смѣлъ и отваженъ, насколько повелѣваетъ полицейскій уставъ. Полиція не шутитъ!
Рымнинъ, Николай Николаевичъ и человѣкъ восемь гласныхъ, сгруппировавшихся въ это время около полицеймейстера, отъ души смѣялись надъ фразою: «полиція не шутитъ», произнесенною полицеймейстеромъ внушительно и съ самою тонкой улыбкой.
— Въ чемъ дѣло, если не позволите шутить съ полиціей? — спросилъ все тотъ же Николай Николаевичъ.
— Есть у меня опасный, но способный молодой человѣкъ. Онъ ищетъ работы и я взялся порекомендовать его господамъ строителямъ желѣзной дороги. Онъ лекціи въ институтѣ изучалъ насчетъ дорогъ, да и вотъ какую усадьбу для меня нарисовалъ, — отвѣтилъ полицеймейстеръ и развернулъ предъ гласными чертежи Могутова.
— А кто мастеръ сихъ дѣлъ? — спросилъ Рымнинъ.
— Присланный къ намъ подъ надзоръ изъ Питера студентъ, Могутовъ, — какъ бы рапортуя, отвѣтилъ полицеймейстеръ. — Малый, кажется, способный, только молодъ и зеленъ. Но я ему сегодня этакую нотацію прочелъ, отцовское внушеніе, что онъ далъ слово держать языкъ за зубами.
— Но какой вы, право, молодчина! Успѣетъ со всего и на первыхъ же порахъ пользу извлечь!..
— А очень способный этотъ поднадзорный?
— Понимаетъ дѣло и не нигилистъ?
— Драться не будетъ?
— Какъ насчетъ руготни? — спрашивали гласные полицеймейстера, разсматривая чертежи.
— За этого юношу меня уже просили и я приму его на работу къ себѣ,- громко сказалъ Кречетовъ, когда, подойдя къ столу, онъ мелькомъ посмотрѣлъ на рисунки и разобралъ, о чемъ идетъ разговоръ.
— Наипокорнѣйше васъ благодарю, ваше сіятельство! — расшаркиваясь предъ Кречетовымъ и протягивая ему руку, сказалъ полицеймейстеръ. — Будете довольны малымъ, ваше сіятельство. Малый съ головой и подъ вашимъ наблюденіемъ не будетъ языкомъ чушь болтать.
— А подъ вашимъ въ первую недѣлю ишь какую усадьбу нарисовалъ!.. Положительно, полиція не шутитъ и умно ведетъ дѣло: чтобъ не болталъ зря юноша, она ему работу даетъ… Прекрасно! Будь я губернаторомъ или министромъ, я бы васъ начальникомъ всѣхъ преступленій и преступниковъ сдѣлалъ…
— Ахъ, какъ я желаю видѣть васъ, князь, министромъ! — сказалъ полицеймейстеръ, вздохнувъ и съ сожалѣніемъ смотря на Кречетова.
Всѣ смѣялись.
Къ это время одна изъ дверей, по бокамъ изображенія императора, отворилась и въ залу вошелъ предводитель дворянства, онъ же — предсѣдатель губернскаго земскаго собранія и предсѣдатель губернской земской управы. Вслѣдъ за предводителемъ, тою же дверью, вошелъ и губернаторъ.
ГЛАВА II
Засѣданіе экстреннаго с-нскаго губернскаго земскаго собранія
Губернскій предводитель дворянства имѣлъ по виду очень много общаго съ губернаторомъ. Онъ также былъ плотный, высокій, лѣтъ за сорокъ мущина, съ чисто-русскимъ, малоудлиненнымъ оваломъ лица, но взглядъ его голубыхъ глазъ былъ болѣе мягокъ и привязчивъ, чѣмъ взглядъ черныхъ глазъ губернатора, а его гладко выбритое лицо, вмѣстѣ съ правильнымъ носомъ, полными щеками, высокимъ и безъ морщинъ лбомъ и округленнымъ ртомъ — придавали ему очень красивую и моложавую наружность. Только густые, съ англійскимъ проборомъ, сильно посѣявшіе волосы на головѣ предводителя говорили если не объ его сорокалѣтнемъ возрастѣ, то объ его сильныхъ думахъ, тревожныхъ порывахъ, вспышкахъ и т. п., что совершенно не отражалось на его красивомъ лицѣ и бодромъ станѣ. На немъ былъ дворянскій мундиръ, со звѣздою на груди и съ красною лентой черезъ плечо. Губернаторъ былъ тоже въ парадной формѣ, при звѣздахъ и при лентѣ.
Губернаторъ подошелъ къ столу, сдѣлалъ оффиціальный поклонъ предводителю и гласнымъ и, безъ помощи конспекта или записки, какъ бы наизусть, открылъ собраніе слѣдующею рѣчью: