— Пусть не пугаетъ васъ эта цифра, — она согласна съ дѣйствительностію и ею объясняются тѣ громадные капиталы, которые имѣютъ подрядчики желѣзныхъ дорогъ, начиная отъ Поляковыхъ, Губониныхъ, Варшавскихъ, Фридландовъ, Горвицевъ и кончая самыми мелкими подрядчиками, которые изъ ничего имѣютъ милліоны, кромѣ только рабочаго, котораго обсчитывали и обворовывали и на харчахъ, и на работѣ, и на уплатѣ его скуднаго заработка….
Такъ закончилъ эту часть рѣчи Кречетовъ. Основанная, какъ казалось, на неоспоримыхъ данныхъ, она шевелила чувство наживы, завлекала не очень богатыхъ и даже богатыхъ, такъ какъ желаніе заработать солидный кушъ, и при исполненіи долга гражданскаго, было очень и очень заманчиво для всѣхъ. Затѣмъ Кречетовъ перешелъ къ послѣдней части рѣчи, гдѣ доказывалась необходимость передовому сословію губерніи выступить на помощь меньшей братіи не въ роли благотворителя, раздавателя милостыни или распредѣлителя правительственной ссуды, а въ роли руководителя, перваго товарища по дѣлу. Онъ закончилъ свою рѣчь такъ:
— Извѣстна ли вамъ, милостивые государи, истинная причина голода нашей губерніи? Я позволю себѣ сказать вамъ о причинѣ голода не мое личное заключеніе о немъ, а приведу мнѣніе о причинѣ голода нашей губерніи такого консервативнаго органа печати, какъ Московскія Вѣдомости. Вотъ что пишутъ въ органѣ Михаила Никифоровича о голодѣ нашей губерніи: „Не однѣ жары, отсутствіе дождя и другія климатическія условія и почвенныя вліянія были причиною голода. Одною изъ причинъ голода, — если не самою главною, — былъ недостатокъ сѣмянъ для посѣва, купить которыя мало кто имѣлъ возможность по тѣмъ высокимъ цѣнамъ, которыя существовали въ началѣ весны прошлаго года. Не имѣя возможности купить сѣмянъ, крестьяне удержались однако отъ полученія въ ссуду хлѣба, назначеннаго для выдачи имъ въ пособіе: горькій опытъ прежнихъ выдачъ, ложившійся на нихъ такою продолжительною тяжестью, сказался и теперь, да и сверхъ того сильнымъ затрудненіемъ для многихъ представлялась необходимость совершить дальнюю поѣздку, — за полученіемъ выдачи приходилось ѣздить за 60–80 верстъ, и это чтобы получить 15 фунтовъ на душу. И вотъ, чтобы какъ-нибудь добыть денегъ, крестьянинъ закладывалъ одежду, продавалъ послѣднюю корову и оставлялъ только несчастную, голодную лошадь. Богатые крестьяне и помѣщики, — были къ сожалѣнію такіе, — скупали хлѣбъ и раздавали его въ займы нуждающимся, по обыкновенію, на тяжкихъ для занимающаго условіяхъ: въ счетъ процентовъ заемщики отбывали нелегкую работу или обязывались возвратить вдвое противъ занятаго ими. И, несмотря на все это, крестьяне не брали однако хлѣба, назначеннаго въ ссуду. Нашъ крестьянинъ довѣрчиво относится къ своему брату и помѣщику, несмотря на безсовѣстную эксплуатацію, чѣмъ къ какому-либо правительственному учрежденію. И въ настоящемъ случаѣ крестьянина пугало то, что ему приходилось имѣть дѣло съ казной: ему казалось, что, въ случаѣ новаго неурожая, съ него будутъ требовать возврата вдругъ, сполна, взятаго въ ссуду хлѣба, а при несостоятельности будутъ продавать послѣднюю лошадь, соху, борону, какъ это и было уже“.
— Такъ именно пишутъ Московскія Вѣдомости, — продолжалъ Кречетовъ послѣ прочтенія выдержки изъ газеты, — и вы знаете, что въ ихъ словахъ — одна правда. Вѣдь эта правда и подала мысль нашему собранію, въ прошломъ году, ходатайствовать передъ правительствомъ объ утвержденіи нѣкотораго минимума въ крестьянскомъ хозяйствѣ, который долженъ быть неприкосновененъ и не долженъ подлежать продажѣ, при какихъ бы то ни было условіяхъ. Будетъ ли уважено наше ходатайство — это вопросъ, но вслѣдствіе такихъ грустныхъ обстоятельствъ у многихъ крестьянъ уже теперь нѣтъ ни лошади, ни коровы, и они положительно лишены средствъ въ прокормленію себя и семьи. „Дѣти и вся семья такихъ несчастныхъ пошли по міру“, говорятъ далѣе Московскія Вѣдомости…. И вотъ при такихъ условіяхъ теперь, въ мартѣ мѣсяцѣ, предлагаютъ опять сдѣлать ссуду крестьянамъ по нѣскольку рублей изъ милліона, который можно будетъ выторговать отъ оптоваго подрядчика желѣзной дороги…. Если мы дадимъ нашимъ крестьянамъ заработать по 9 рублей въ мѣсяцъ, если мы выдадимъ имъ въ задатокъ около 30 руб. или даже около 20 руб., то этимъ облегчимъ на первыхъ же порахъ въ пять разъ болѣе всякой ссуды, которая, кромѣ того, никогда не можетъ быть равномѣрна и правильна, какъ всякая милость, подачка. Въ концѣ работы, или даже въ августѣ или сентябрѣ, крестьянинъ-работникъ земской желѣзной дороги получитъ опять рублей двадцать, — это при скудной подрядческой платѣ, но безъ ихъ плутней и надувательствъ; если же мы, дворяне, передовое сословіе голодной губерніи, земскіе дѣятели, которыхъ тѣ же крестьяне съ довѣріемъ выбрали отъ себя, если мы положимъ всю нашу энергію, трудъ и знаніе народа на дѣло постройки желѣзной дороги, заинтересуемъ крестьянъ отрядною работой отъ кубика, при вниманіи къ его нуждамъ, при заботѣ о его продовольствіи, — онъ заработаетъ не 9 рублей, а 15–20 руб. въ мѣсяцъ, и дастъ не убытокъ, а барышъ намъ, его добросовѣстнымъ руководителямъ. Справтесь съ урочнымъ положеніемъ, посмотрите на профиль желѣзной дороги, припомните величину рабочаго дня, спросите подрядчиковъ, посмотрите печатные ихъ отчеты — и вы увидите и убѣдитесь, что при плохомъ продовольствіи рабочій вырабатываетъ легко въ день отъ одной до полутора куб. саж. Платя ему 90 коп. отъ куба, онъ получитъ въ 24 рабочихъ дня отъ 22 до 33 руб. сер., а намъ останется на его харчи и администрацію отъ 14 до 21 рубля. Кажется, что даже людямъ мало знакомымъ съ работой будетъ ясенъ хорошій остатокъ отъ этихъ рублей. Мы заработаемъ навѣрно! Но допустимъ даже, что мы не понесемъ только убытковъ, но, вѣдь, за то мы дадимъ заработать голодному, разоренному крестьянину, мы прокормимъ его, при этомъ заработкѣ, хорошо, онъ вспомнитъ нашу заботу о немъ и скажетъ намъ великое спасибо. Намъ жить съ нимъ придется долго, его здоровье и хорошее положеніе важно для насъ, землевладѣльцевъ, его спасибо — успѣхъ нашего хозяйства, его проклятіе и нищета — разореніе и нашего хозяйства!.. Мы знаемъ, какъ намъ, помѣщикамъ, хорошо имѣть дѣло съ солиднымъ, небѣднымъ крестьяниномъ и какое горе — съ голоднымъ, безсильнымъ, подавленнымъ крестьяниномъ. Не только нашъ долгъ, какъ передового сословія государства, но и нашъ интересъ, какъ землевладѣльцевъ, сдѣлать все зависящее отъ насъ для, поправленія крестьянъ въ теперешнемъ ихъ жалкомъ положеніи. Что же лучшее можно придумать, какъ воспользоваться постройкою желѣзной дороги, строить ее безъ посредства кулаковъ-подрядчиковъ, а при посредствѣ насъ — передоваго сословія, дворянъ и земскихъ дѣятелей, постигнутой голодомъ губерніи.
Онъ говорилъ около часа. Когда онъ кончилъ, среди гласныхъ раздалось хлопанье. Публика послѣдовала ихъ примѣру и вся зала огласилась хлопаньемъ и криками „браво“. Кречетовъ устало опустился на стулъ; онъ былъ теперь очень красивъ: глаза горѣли увлеченіемъ, въ лицѣ не было и слѣда брюзгливости и надутости. Катерина Дмитріевна пристально и съ любовію смотрѣла на него. Она готова была броситься къ нему и крѣпко-крѣпко пожать ему руку; но Кречетовъ не видѣлъ этого, — его окружили и поздравляли гласные.
Чрезъ нѣсколько минутъ предсѣдатель зазвонилъ, гласные усѣлись на мѣста и въ залѣ опять водворилась тишина.
— Дормидонтъ Николаевичъ! кажется, вамъ угодно говорить? — обратился предсѣдатель къ одному изъ гласныхъ большинства, коренастому и съ открытымъ, симпатичнымъ лицомъ.
— Я очень благодаренъ уважаемому князю Гавріилу Васильевичу, — началъ ужасно громкимъ голосомъ Дормидонтъ Николаевичъ, — что онъ поставилъ вопросъ о нашемъ участіи въ постройкѣ дороги на выгодности для насъ этого условія, а не на чувствѣ долга, дворянскихъ обязанностяхъ и тому подобныхъ очень громкихъ фразахъ, съ которыхъ, однако, шубы не сошьешь. Я того мнѣнія, что благими намѣреніями адъ умощенъ или, какъ говорятъ французы, il y a loin du projet à l'exécution, — и только выгодность должна быть гарантіей нашего участія и успѣха въ дѣлѣ постройки: выгодность для насъ и выгодность отъ насъ для крестьянъ-рабочихъ. Безспорно, что мы не будемъ кулаками, что рабочій будетъ имѣть хорошее продовольствіе, не будетъ общипанъ и обворованъ, что онъ заработаетъ при насъ гораздо болѣе, чѣмъ отъ подрядчика-кулака, даже и при милліонной ссудѣ земству отъ оптоваго подрядчика. Согласенъ и съ тѣмъ, что если мы и не умнѣе кулаковъ, то все-таки не хуже ихъ справимся съ подряднымъ дѣломъ. Но является другой вопросъ: не приведемъ ли мы въ разореніе наше собственное хозяйство, если отдадимъ себя постройкѣ, а свое хозяйство вручимъ стороннимъ рукамъ? Я имѣю въ виду тѣхъ землевладѣльцевъ, которые сами завѣдываютъ своимъ имѣніемъ, сами хозяйничаютъ и которыхъ участіе въ постройкѣ наиболѣе важно, какъ людей знающихъ толкъ въ работѣ, умѣющихъ распорядиться, знающихъ народъ. Тѣхъ, которые сдали имѣніе въ аренду, которые свободны отъ личнаго веденія хозяйства, немного — одинъ, два и только, согласныхъ участвовать въ постройкѣ; большинство такихъ помѣщиковъ живутъ далеко отсюда, и эти господа не пріѣдутъ и не станутъ участвовать въ работѣ дороги ни при какомъ величіи ея; наличные же члены этого класса дворянъ не будутъ работать дороги, какъ потому, что держатся другихъ взглядовъ на голодъ и на крестьянство, такъ и потому, что, имѣя средства, мало приготовлены для труда. Вотъ я и спрашиваю, мнѣ и кажется, что для тѣхъ землевладѣльцевъ, участіе которыхъ наиболѣе важно и полезно и которые сами ведутъ свое хозяйство, — не грозитъ ли разореніе ихъ хозяйству, если они бросятъ личный присмотръ за хозяйствомъ на постройку желѣзной дороги, и покроютъ ли барыши отъ постройки убытки хозяйства?… Я бы желалъ слышать обстоятельный отвѣтъ, такъ какъ самъ принадлежу къ подобнымъ людямъ, боюсь участвовать въ постройкѣ изъ опасенія повредить своему хозяйству, порядокъ и благосостояніе котораго стоили мнѣ многихъ трудовъ, хлопотъ и даже жертвъ. Лишиться всего этого я бы не желалъ при самыхъ величественныхъ самопожертвованіяхъ я требованіяхъ чувства долга дворянства, перваго передоваго сословія, и тому подобныхъ красивыхъ словахъ, съ которыхъ, повторяю еще разъ, шубы не сошьешь.