— Готова? — спросил я Бокс.
— Вполне.
Я все еще колебался.
— Не раздумала?
— Не тяни! — нетерпеливо ответила она. — Вперед!
Я вставил разъем в свой позвоночник. Банкво уравнял сопротивления. Именно в эти мгновения он мог обнаружить, что внутри меня прячется «пассажир», но он не выказал никаких признаков того, что заметил какое-либо отклонение. Он спросил, можно ли продолжать, и я подал знак «да»; в шее сзади возникло мгновенное ощущение теплоты — это моя нервная матрица (и матрица Бокс тоже) пронеслась через Банкво и дальше, к слиянию с душой корабля.
Безбрежная сила, которая и есть корабль, подхватила нас, втянула в себя и поглотила, бешено вращая, перебрасывая от вектора к вектору, немилосердно растягивая и расширяя. И потом вокруг вспыхнул свет, сразу со всех сторон, сопровождающийся немыслимым ревом. Мы оказались снаружи корабля. Звездная прогулка началась.
— Ох! — только и сказала Бокс; негромкий вскрик, почти вздох удивления.
Сверкающая мантия корабля раскинулась во тьме небес, словно белая тень. Огромный конус холодного, ослепительного света тянулся перед нами вдаль, ужасающей дугой изгибаясь к небесному своду, а позади уходил за пределы поля зрения. Внутри него были отчетливо видны очертания тонкого, длинного, остроконечного корабля: игла и Глаз, все десять километров длины, схватываемые единым взглядом.
И еще звезды. И еще небесные миры.
Гипердвигателъ действует так, что измерения как бы оседают друг на друга. Огромные пространства уменьшаются, и кажется, что Галактику можно охватить единым взором. Здесь нет ни логики, ни линейной последовательности. Куда ни посмотришь, вселенная отклоняется назад, накладывается сама на себя, обнаруживая свою слитность в бесконечных сериях бесконечных сегментов. Любой сектор звезд содержит все звезды. Любой интервал времени заключает в себе все прошлое и все будущее. То, что мы видим, полностью за пределами нашего понимания, и так и должно быть, поскольку то, что нам даровано, когда мы смотрим через Глаз корабля на обнаженные небеса, есть божественное видение, а мы не боги.
— Что это? — пробормотала внутри меня Вокс.
Я попытался объяснить ей. Показал, как установить свое относительное положение, распределив верх и низ, назад и вперед; показал, как от начала к концу движется поток времени. Наметил произвольные оси координат, чтобы мы могли определить свое местонахождение в этой принципиально непостижимой вселенной. Нашел для Вокс известные звезды и известные миры.
Она не поняла ничего. Она совершенно растерялась.
Я объяснил ей, что стыдиться нечего. Рассказал, что чувствовал себя точно также, когда проходил обучение в имитаторе. Это происходит со всеми; проведи на борту космических кораблей хоть тысячу лет — описать то, что нам открывает звездная прогулка, возможно лишь с помощью самых грубых, самых приблизительных аналогий. Достигнуть подлинного понимания не дано даже лучшим из нас.
Я чувствовал, как Вокс старается совладать с драматическим воздействием того, что вздымалось, поворачивалось и парило перед нами. У нее был живой, хотя не вполне развитый ум, и я чувствовал, как она выстраивает собственную систему объяснений и предположений, аналогий и эквивалентов. Я не помогал ей. Лучше, чтобы она попыталась справиться с этим сама. В любом случае я ничем не мог ей помочь.
Я и сам был в изумлении и замешательстве: что ни говори, для меня это была лишь вторая звездная прогулка.
Я снова смотрел на мириады миров, вращавшихся на своих орбитах. Маленькие яркие шарики были легко различимы в ночи Великого Космоса: красные, голубые, зеленые; одни круглые, как луна во время полнолуния, другие в виде узкого полумесяца. Все они могли двигаться только предназначенным каждому путем; все были неразрывно связаны со своими звездами.
Припомнилось, что во время первой прогулки, несколько виртуальных дней назад, я испытывал невероятное сочувствие к ним, огромную жалость — потому что они обречены вечно вращаться вокруг одной и той же звезды. Безнадежная, рабская зависимость, бессмысленное повторение бесконечного пути. Может, в собственных глазах они были свободными странниками, но для меня они — достойные сожаления рабы. Вот почему тогда я горевал о небесных мирах; однако сейчас, к собственному удивлению, чувствовал не жалость, а что-то вроде любви. Не надо печалиться о них. Они то, что они есть, и вполне удовлетворены этим. В обозначенных орбитах и послушном движении по ним есть определенная высшая справедливость. Если бы небесные тела хоть на мгновение сошли с орбит, какой хаос воцарился бы во вселенной! Эти неустанно вращающиеся миры — фундамент, на котором построено все остальное. Они понимают это и гордятся этим; они честно и преданно выполняют свои задачи, за что мы должны чтить и уважать их. А за уважением приходит любовь.