Это было плавучее гнездо, сплетенное из отмершего камыша и рогоза. На голове у птицы торчком стояли перья, которые Сильвия поначалу приняла за рожки, а над длинным острым клювом был только один глаз.
И этот единственный глаз смотрел на нее в упор.
Сильвия сделала шаг назад, но бинокль не опустила. Лишь моргнула пару раз, фокусируя уже собственное зрение. Ну да, все правильно. У птицы только один глаз. Место второго затянуто прозрачной пленкой, похожей на смолу.
Когда папа рубил сухие ветки для костра, он случайно задел соседнее деревце. У молоденькой сосны тотчас выступила смолистая слезинка. Что это, спросила Сильвия, а папа ответил, что так дерево само себе раны заживляет. Вот березке помочь надо после того как сока из нее напьешься, залечить ранку мхом, а хвойные деревья сами себе лекари. Еще и человека от всех болезней вылечить могут. Ну, почти от всех. Поэтому и смола эта называется живицей.
Сильвия подцепила тягучую полупрозрачную каплю на палец и лизнула.
- Ну и как тебе лесная карамель? – засмеялся папа.
Сильвия пожала плечами. Тоже мне карамель! Горькая, противная… и палец теперь липкий как от пластилина.
- Тфу – девочка попыталась выплюнуть живичный комочек, но он прилип к зубам. Сильвия досадливо поморщилась. Это не было похоже ни на какие магазинные конфеты, ни на один сорт жидких леденцов!
- Смола, доча, вещь волшебная, - папа присел перед ней на корточки. – Вот твой кулон сделан из древней смолы, которая за миллионы лет превратилась в камень.
- Янтарь, - с готовностью напомнила папе Сильвия.
Папа кивнул. Коснулся серебряной цепочки на шее дочери. Подвеску в виде широко раскрытого глаза, он подарил ей на день рождения.
- Да, детка. В старину считалось, что на воздухе янтарь может менять свой цвет. Когда вокруг добрые люди, он переливается и играет всеми цветами радуги, а в присутствии злых темнеет, как будто хмурится.
- Правда? – удивилась Сильвия. - А как же янтарь узнает, кто злой, а кто добрый?
- Ну, - папа на минутку задумался, - это камень, рожденный деревом. А деревья много чего знают.
Он потрепал дочь по голове и понес ветки к костру.
Сильвия расковыряла ранку острым сучком, и живица выступила вновь. Все равно дерево само себя залечит, думала она, так что ничего страшного. Однако смола текла не так быстро, как хотелось Сильвии, и она принялась тыкать сучком в папину нечаянную зарубку, пока тот не сломался. Тут мама позвала ее мыть руки, и Сильвия побежала к столу.
На месте второго глаза у рогатой птицы была очень похожая ранка. Сильвия продолжала смотреть в бинокль, и ей показалось, что прозрачная пленка становится белесой. Как будто она прямо сейчас застывает на воздухе словно живица.
Сильвия снова моргнула. Папа предупреждал, что нельзя наводить бинокль на солнце. Он может повредиться или даже взорваться. Наверное, она испортила линзы.
А птица потихоньку приближалась. Сильвия любовалась ее белой шеей и ярко-рыжим воротником, окаймленным черными перьями. До сих пор самой красивой водоплавающей птицей она считала лебедя. Но это совершенно точно был не лебедь.
Надо позвать папу, решила Сильвия, и тут птица подмигнула ей своим единственным глазом. Девочка вскрикнула, бинокль выпал из ее рук на влажный прибрежный песок.
- Что там такое?
- Что случилось?
Родители прервали игру и обернулись.
Неведомая птица тем временем выпрыгнула из гнезда и мгновенно исчезла под водой. Лишь легкие круги побежали по глади озера.
- Ну вот, бинокль можно выбрасывать. Сгодился ровно на одну поездку. Говорила же, что ей еще рано, - начала мама.
- Да подожди ворчать, Марьяш, - папа подошел к Сильвии. – Что ты увидела, детка?
- Там… - у Сильвии резко пересохло в горле, она не могла вымолвить ни слова и лишь показывала куда-то поодаль.
Папа перевел взгляд на озеро. В нескольких метрах от берега на воде покачивалась крупная кувшинка. Пышная, раскрытая, с ярко-рыжей серединкой, окаймленной черными лепестками.