— Впечатляюще?
— Да.
— Это ничего, что я сейчас включу анализатор? — неловко рассмеялась Настя. — Состав подгорной воды может быть самым неожиданным.
— Духи пещеры все простят настолько прекрасной сеньорите, — улыбнулся принц.
Наступление утра стало заметным только потому, что в далеком просвете, на выходе из пещеры ярко просинело небо. Кроме этого ничего не изменилось. Ни температура вокруг, ни величественная мрачность огромной пещеры, ни абсолютная тишина.
Айвен неторопливо подвел свой вездеход к вездеходу погибшей экспедиции. В известном прогрессору месте защитной панели, закрывшей вездеход геологов, длинный щуп пробурил отверстие. Экран анализатора вспыхнул и замерцал ярко-красным.
— Что там, Рудич? — не выдержав томительного молчания, крикнул Таубен с крыши.
— Биологическая опасность класса два, — сообщил ему Айвен, включая переговорное устройство для связи с крышей.
— Не радиоактивная? — с надеждой уточнил эмиссар.
— Не-а, биологическая, — злорадно ответил прогрессор. — Чистый красный. Вы ведь понимаете, Таубен, что вездеход геологов закрыт изнутри. Значит, по крайней мере, один из геологов перед смертью находился внутри вездехода. Разложившийся труп как раз подходит для биологической, два.
Всех его спутников явственно передернуло.
— Вы случайно не помните, дон Гай, сколько геологов вам пришлось хоронить? — Айвен развернулся от экрана к неприятно потрясенным товарищам.
— Четверых, — ответил принц, мельком посмотрев на побледневшую Настю. — Но там были еще гробы в пустыне. В два ряда, полувкопанные в землю. Между ними мы и разместили погибших геологов, прежде чем водрузить сверху обелиск. Поэтому точное число людей, лежащих под скалой, я назвать не могу.
— Жаль. Придется все проверять самим. Вовнутрь, если кто не понял, я никого не пущу. Доверим самое противное автоматам. Биологическая опасность класса два требует осторожности.
Их вездеход отъехал на прежнее место в пещере, оставив в защитном покрытии вездехода геологов перпендикулярно торчащий щуп.
— Сейчас перегрузим на выдвижную платформу необходимую аппаратуру и проведем видеосъемку внутри вездехода.
Настя тем временем поднялась на крышу. Наступила ее очередь проверять состояние больного эмиссара.
— Как же это так… стажерка Лазарева? — прошептал Генрих Таубен, с горечью глядя на нее.
Настя порозовела, сообразив, что мысленно он мог назвать ее куда менее официально.
— Я не понимаю, — неловко ответила она, уткнувшись в экран.
— Что случилось предыдущей ночью?
Настя по-настоящему, густо покраснела, но ответила честно.
— Из-за крысы я перевернула на себя котелок с компотом, очень испугалась, кричала.
— С компотом…
Таубен, кажется, попытался усмехнуться, потом продолжил все с той же болью и горечью.
— Вы должны были рассказать мне о месте захоронения погибшей экспедиции. Мне. Я столько сил потратил, чтобы это место найти…
— Его высочество лично слышал, как вы потребовали у меня, выудить из него его тайну, — холодно ответила девушка, не отводя глаз от экрана, на котором медленно ползли сверху вниз цифры, диаграммы и картинки. — У меня не осталось выбора, кроме как довериться его благородству.
Эмиссар дернулся, неимоверным усилием попытался сесть, чтобы не выглядеть настолько беспомощным. Но широкие ленты-липучки держали намертво. Таубен тихо застонал, потом скрипнул зубами. Девушка испугалась и наконец-то посмотрела ему в глаза, в глаза измученного, искалеченного, но все равно сильного и решительного человека.
— Благородство? — переспросил он с презрением и недоверием. — Благородство одного из представителей этой просто жрущей и размножающейся протоплазмы? Благородство одной из болванок, которой нужны века истории, чтобы выточить свободного, гордого человека? Или вы, не анализируя, говорите об обязательном благородстве знатного дона? Настя! Что с вами? С кем вы? Вы — землянка!
Слова эмиссара прогрессоров пронизывала такая сила, такая внутренняя боль, что все остальные люди, а также только что материализовавшийся Дайэн, находившиеся на готовой отъехать платформе с оборудованием, замерли, ожидая ответа растерявшейся девушки.
Та, как загипнотизированная, все смотрела и смотрела в глаза эмиссара.
— Я анализирую как раз, — еле слышно ответила она, с трудом отводя взгляд. — Этому меня выучили — анализировать. И я не могу не заметить, что ваша система высших ценностей редуцирована до одного только патриотизма, — исследовательница заговорила увереннее. — А у этих, как вы сказали, необточенных болванок есть целая шкала более или менее важных высших ценностей, одной из которых, только одной ценностью на шкале, является патриотизм. Их внутренний мир куда богаче внутреннего мира землян. Как можно было этого не заметить за годы работы на этой планете? Почему вы так слепы?