— Ты же умница, Люба, все понимаешь! — терпеливо внушает мне Клавдия Прядко. — В средней школе физику учила? Не помнишь разве: разноименные заряды притягиваются.
— Хорошо тебе, Клавдия, говорить, когда ты в паре с Сашенькой. Давай меняться! Ну?
Прядко замолчала, настолько, видно, ее огорошило мое предложение.
Иду к майору Никифоровой, уж она-то поймет, поддержит. Серые глаза Екатерины Никифоровны точно ледком подернулись, в голосе появилась непривычная сухость.
— Ефрейтор Макарова, вы не захотели остаться в школе — я поняла вас, поддержала. Как младший командир, вы являетесь первым воспитателем воинов — почему же вы не хотите помочь своей напарнице стать настоящим бойцом? Можно ли в такую минуту, перед отправкой на фронт, портить настроение подруге?
И девчата считали меня придирой, продолжали утешать расстроенную Зою. Только о моем настроении никто не подумал…
Лейтенант Алмазов одобрил мое решение ехать на фронт.
— Молодец, Люба, я знал: иначе вы не могли поступить!
Вся школа строем провожала нас до железнодорожной станции. Улучив минутку, Алмазов передал мне запечатанный конверт.
— Приказывать вам, Люба, не могу, я уже не ваш командир. А просьба к вам есть: не распечатывайте, пока не откроете свой боевой счет. Договорились?
…В сотнях километров от Москвы, в землянке на передовой, я распечатала помявшийся в вещмешке конверт. Со снимка на меня смотрело лицо лейтенанта; улыбается, а глаза грустноватые. На обороте фото надпись:
«Любе Макаровой от Саши Алмазова. Убей и за меня фрица!»
— Есть, Саша, и за тебя! — воскликнула я и тут же осеклась. В школе я никогда не звала взводного по имени, для меня он был прежде всего командиром. Отсюда, из фронтовой дали, Саша Алмазов виделся парнем-ровесником, переживающим, как тяжкое наказание, необходимость готовить новичков в тылу.
В первый же день удачной «охоты» я выполнила его наказ. И разве одна я? Спасибо за науку, товарищ командир!
Собрание на передовой
Возвращаясь по вечерам в землянку, где нас ждали ужин и сон, девушки больше не жаловались, как первое время, что фашисты не подают признаков жизни. Что ни день, снайперы «списывали в расход» очередного захватчика.
Спустя двое суток после моего успеха, довольные вернулись с «охоты» Прядко и Шляхова: подруги вместе открыли боевой счет. Перебивая друг друга, Клавдия и Саша принимались рассказывать, как в бойнице показалась голова вражеского наблюдателя и как одним фашистом на земле стало меньше. Второго они сняли под вечер, одновременно выстрелив по ожившей огневой точке врага.
Моя нетерпеливая напарница вроде бы угомонилась. Сколько раз я твердила Зое несложную истину: выстрел — миг, а подготовка к нему, выжидание — долгие часы, даже дни. Чем больше выдержки, тем ближе цель. И Зоя, наконец, поняла.
В моей стрелковой карточке обозначены наиболее вероятные цели на нашем участке переднего края, многие предварительно пристреляны. Надо лишь выждать, когда противник производит смену постов или, скажем, обедает. Немцы — народ пунктуальный, если точно засекла время — умей дождаться.
Зоя Бычкова посадила на мушку гитлеровца, хотя его каска показалась над бруствером окопа всего на мгновение. Грянул выстрел. Солдат, спешивший с термосом к кухне, уткнулся головой в землю.
— Люба, видела? — волнуясь, крикнула она. — Я попала.
— Видела, видела. Молодец, Зоя, поздравляю!
— Это тебе, Любочка, спасибо! Если б не твоя наука… — И она подозрительно шмыгнула носом.
Передовую покинули в темноте: моя напарница ни за что не хотела уходить. На обратном пути она была необычно ласкова ко мне, а в землянке, не выдержав, пошла в пляс, хотя девчата уже укладывались спать. Подруги понимали ее: каждая по-своему пережила боевое крещение. Клавдия Прядко, например, призналась, что впервые за все время пребывания на фронте заснула, как провалилась, в тот день, когда открыла личный счет мести.
Противник стал осторожнее, зря не высовывался, удвоил бдительность. Но снайпер не может ждать, пока враг сам подставит голову под пулю. Снайпер обязан первым найти цель, больше того, должен вынудить противника обнаружить себя.
У Прядко и Шляховой был день большого успеха. Лежа в окопчике, Клавдия высмотрела на нейтральной полосе глубокую воронку от снаряда. Воронка была метрах в восьмидесяти от вражеских траншей, буквально под носом у немцев.
Подруги разработали план согласованных действий. В намеченный день Клавдия задолго до рассвета забралась в воронку и замерла в ней. Когда рассвело, ее напарница, находившаяся сзади, в нашем окопе, стала осторожно показывать над бруствером чучело. Старый маскхалат, набитый ветками и травой, издали походил на выглядывавшего бойца.