Когда я села за столик, Гарри сразу представил меня коренастому, крепко сбитому мужчине, одетому в дешевый костюм. У него было угрюмое, грубое лицо и глаза, которые показались мне непропорционально маленькими.
– Это – старший детектив-инспектор Джордж Муни, – сказал Гарри и лукаво подмигнул, когда Муни взял меня за руку. Его ладонь казалась слабой и влажной. Я удостоила детектив-инспектора лучшей улыбкой, как меня учили в «школе обаяния». Глаза, зубы и прочее.
– Счастлив познакомиться с вами, мисс Райдер, – сказал Муни.
Выражение его лица оставалось бесстрастным, однако в том, как он оглядывался по сторонам, было что-то хитрое. Казалось, он не упускает ни одной мелочи, но прочесть что-либо по его крошечным глазкам было совершенно невозможно. Мне они напоминали замочные скважины.
– Я видел несколько фильмов с вашим участием. Мисс Райдер, – добавил он.
– Боюсь, они не вошли в золотой фонд киноклассики, – усмехнулась я.
– Зато класс есть у вас. Вы сыграли так, что сразу становится понятно: фильмы эти – дрянь, а их убогие рамки просто-напросто тесны для вашего таланта.
– К сожалению, именно поэтому моя игра не слишком нравится некоторым режиссерам. И, как результат, моя карьера оставляет желать много лучшего. То, что теперь я жена преступника, тоже не способствует карьерному росту.
– Да, – холодно согласился Муни. – Неудачное совпадение.
Что-то отвлекло его внимание, и я, воспользовавшись этим, попыталась пересесть на другой стул подальше от Муни, но вдруг почувствовала, как Гарри взял меня за локоть.
– Будь с ним полюбезнее, – прошипел он мне на ухо.
И я вернулась на прежнее место. Муни улыбнулся мне и уже собирался сказать что-то еще, но тут оркестр под вежливые хлопки закончил свой вступительный номер, и к микрофону вышел конферансье.
– Благодарю вас, леди и джентльмены. А теперь встречайте его – парня, которого вы все ждали! Принц Слез, Герцог Сердце, Мистер Романтик собственной персоной!.. Поприветствуйте его как следует – не жалейте ладоней, потому что сейчас вам будет петь легендарный Лохинвар,[43] Король Рыданий, мистер Джонни Р-рей!
Едва не зацепившись за провод от микрофона, Джонни выскочил на сцену и затянул какую-то протяжную песню. Его манера исполнения, – как всегда в последние годы, – отличалась излишней драматизацией. С тех пор как Джонни начал глохнуть, он больше не мог позволить себе тонких, постепенных переходов от одной тональности к другой. Теперь ему не оставалось ничего другого, кроме как изо всех сил напрягать связки и играть голосом в надежде, что каким-нибудь случайным образом он возьмет несколько верных нот. Все его тело колыхалось и дергалось в такт этим малоуспешным вокальным экзерсисам, и смотреть на это было не особенно приятно. Джонни Рей превратился в злую пародию на самого себя. В довершение всего во время исполнения второй песни микрофон поймал сигнал его слухового аппарата и зафонил, наполнив зал пронзительным визгом. Джонни пришлось начинать все с начала. Каким-то чудом ему удалось довести этот номер до конца, и Гарри, подавая пример окружающим, с энтузиазмом захлопал в ладоши. Увы, раздавшиеся следом аплодисменты выражали скорее облегчение от того, что это безобразие наконец закончилось. Впрочем, при желании в них можно было уловить и сочувственные нотки.
– Ну а что вы думаете о сегодняшнем вечере, мисс Райдер? – поинтересовался Муни.
Я пожала плечами:
– Джонни сегодня не в самой лучшей форме.
– Вы знакомы с мистером Реем?
Я покачала головой. Сама я никогда не встречалась с Джонни. Это у Гарри были с ним давние и относительно тесные контакты. В прошлом Джонни несколько раз приезжал в Лондон, а Гарри поставлял ему мальчиков. В свою очередь Джонни посетил несколько печально знаменитых «вечеринок», которые устраивал Гарри.
– Мне больше нравится Тони Беннетт, – сказала я. – На мой взгляд, у мистера Рея слишком экстравагантная манера исполнения.
Муни поднялся – ему нужно было о чем-то поговорить с Гарри. Прежде чем уйти, он еще раз пожал мне руку своей вялой и влажной ладонью.
– Приятно было с вами познакомиться, мисс Райдер, – сказал он. – Надеюсь, мы еще увидимся.
Как и следовало ожидать, выступления Джонни Рея успехом не пользовались. Правда, в первый вечер Гарри удалось собрать почти полный зал, но это было все. Никто больше не хотел слушать Короля Рыданий. Впрочем, «Опилки» редко бывали переполнены. Клуб Гарри находился не в лучшей части Сохо, что помешало ему стяжать сколько-нибудь широкую популярность. Сложившегося положения не сумели изменить и выступления Джонни Рея, хотя Гарри вопреки всему возлагал на них огромные надежды. Увы, когда дело касалось шоу-бизнеса, Гарри сразу утрачивал присущие ему реализм и рациональность мышления, а его представления в этой области отличались крайней наивностью и сентиментальностью. Честно говоря, я не думаю, чтобы Гарри сознавал, каким бессердечным и черствым человеком надо быть, чтобы стать успешным агентом или импресарио. Неудивительно, что он то и дело принимал неоправданные решения, не приносившие никакой прибыли. Взять хотя бы эту его авантюру с Джонни Реем… Главный недостаток Гарри заключался в том, что он по-настоящему любил артистов, а это противоречило правилу номер один успешного шоу-бизнеса. Именно поэтому он с упорством, достойным лучшего применения, приглашал главным образом тех, кто нравился ему самому, хотя эти исполнители в большинстве случаев давным-давно утратили былую славу.
Примерно через неделю Гарри окончательно убедился, что Джонни не собирает слушателей, и прервал с ним контракт, выплатив солидную неустойку. Все было проделано очень мягко, почти по-дружески, да и Джонни, похоже, был рад небольшому перерыву в изматывающем турне по рабочим клубам севера страны. Как бы там ни было, он не возражал.
После его отъезда Гарри вывесил на дверях «Опилок» объявление: «Закрыто на реконструкцию». Как он мне сказал, у него появился один план.
«Опилки» открылись несколько недель спустя под названием «Эротическое ревю „Звездная пыль“». Гарри старался держаться бодро, но я видела, что он разочарован. Его мечта о серьезном шоу-бизнесе развеялась как дым; вместо модного заведения с претензией на причастность к современному эстрадному искусству ему пришлось довольствоваться вульгарным стрип-клубом.
Перед самым открытием Гарри устроил мне небольшую экскурсию по клубу. Все интерьеры были выдержаны в ультрасовременном стиле – хром, черный пластик, полностью обновленная система освещения. Перестроенные залы показались мне холодными и совершенно стерильными. Это уже не были «Опилки», которые я знала. Несколько утомленного вида девиц нехотя репетировали на сцене свои номера, и из любопытства я ненадолго задержалась возле них. Зрелище было душераздирающее. Правда, кое-кто из девушек двигался довольно неплохо, и я сразу поняла, что это профессиональные танцовщицы, которым не повезло в жизни. Но остальные, – а их было большинство, – понятия не имели о том, что и как надо делать. В целом это так называемое ревю выглядело довольно посредственно, но, когда я сказала об этом Гарри, он только улыбнулся.
– Что ж, Руби, – сказал он, – почему бы тебе не взять это дело в свои руки?
А я подумала – в самом деле, почему нет? Я кое-чему научилась, когда работала в «Кабаре-клубе», и знала несколько приемчиков, которые действовали на клиентов безотказно, хотя в те времена мы обнажались в значительно меньшей степени. Так я начала наводить в танцевальной группе некоторое подобие порядка. Надо сказать, что мои усилия произвели на Гарри весьма сильное впечатление.
– Ты могла бы стать нашим хореографом, – предложил он однажды.