— Правда, оно было слишком дорогим, — сказала Маша. — Не очень-то покатаешься. Когда я была маленькой — в восьмидесятых, при Горбачеве, — то могла лишь любоваться им. Оно казалось мне таким прекрасным.
— А почему вы уехали оттуда? — спросил я. — Почему перебрались в Москву?
Я полагал, что ответ мне уже известен. Русские девушки из провинции по большей части приезжали в столицу с деньгами, достаточными лишь для того, чтобы прилично выглядеть в течение двух недель, каковые они проводили, ночуя у каких-нибудь знакомых — на полу — и подыскивая работу или, в идеале, мужчину, способного перенести их в другую жизнь — за железные, под электрическим током, ограды «элитного» Рублевского шоссе. Или же, если мужчина уже женат, способного поселить девушку в квартире, расположенной на одной из улочек близ Патриарших прудов, — это такой московский Хэмпстед, только единиц автоматического оружия тут гораздо больше, чем в настоящем, — посещать ее там раза два в неделю и оставить ей эту квартиру, когда девушка ему надоест. В те дни доведенные до отчаяния длинноногие девушки стали вторым после нефти основным национальным продуктом России. Их можно было заказывать через Интернет, сидя в Лидсе или Миннеаполисе.
— Семейные обстоятельства, — ответила Маша.
— Родители в Москву переехали?
— Нет, — сказала Маша. — Родители остались в Мурманске. А вот мне пришлось уехать.
Она произвела еще один жест — подняла руку и пощелкала себя пальцами по белой шее, — и этот я понял: пьянство. Общероссийское его обозначение.
— Ваш отец?
— Да.
Я представил себе скандалы, происходившие там, в Мурманске, слезы, зарплаты, пропивавшиеся в загулах, которые начинались прямо в дни получек, и маленьких девочек, прятавшихся в своей комнате и мечтавших о большом колесе, покататься на котором им не на что.
— Теперь, — сказала Маша, — в живых осталась одна только мама.
Я не знал, стоит мне выразить соболезнование или не стоит.
— Но у нас и в Москве есть родня, — сказала Катя.
— Да, — подтвердила Маша, — мы не одни в Москве. У нас есть тетушка. Может быть, мы вас с ней познакомим. Она старая коммунистка. Думаю, вам будет интересно.
— Был бы очень рад, — сказал я.
— В Мурманске, — продолжала Маша, — у нас почти не было знакомых. А Москва научила нас всему. Всему хорошему. И всему плохому.
Заказ нам принесли весь сразу, как это принято в кавказских ресторанах, ни в грош не ставящих медлительность наслаждения, подразумеваемую концепцией начального и основного блюд. Мы приступили к еде. Сидевшие за моей спиной бизнесмены уже насытились и теперь тискали своих спутниц — отнюдь не украдкой. Над столом нависало облако табачного дыма. Думаю, эти мужики курили даже под душем.
Я спросил, где живут Маша и Катя. Они ответили, что снимают квартиру на Ленинградском проспекте — давящейся машинами магистрали, которая идет к Шереметьеву, а оттуда дальше на север. Я спросил у Маши, нравится ли ей работа в магазине мобильных телефонов.
— Работа как работа, — ответила Маша. — Не всегда интересная.
Она улыбнулась — коротко и саркастично.
— А чем занимаетесь вы, Катя?
— Учусь в МГУ — ответила она.
Московский государственный университет — это российский вариант Оксфорда, только для поступления в него нужно дать взятку — и еще одну, чтобы защитить диплом.
— Бизнес-менеджмент.
Я показал, как то и ожидалось, что услышанное произвело на меня сильное впечатление. Затем начал было рассказывать о моей учебе в Бирмингеме, но Маша перебила меня.
— Пойдем потанцуем, — предложила она.
Оркестрик играл — в замедленном темпе — «I Will Survive»[2] и звучал при этом совершенно как кавказский похоронный оркестр, только-только присоединившийся к хору плакальщиков. Кроме нас танцевала всего одна пара — возбужденная девочка и ее подвыпивший «папик», которого она вытащила к самой эстраде. Маша с Катей извивались, рывками выбрасывая бедра вперед и назад, — то был стремительный разлив поддельного лесбиянства, коего требовал тогдашний этикет московских танцулек: раскованность, на какую способны лишь люди, которым нечего терять. В Маше присутствовало еще одно нравившееся мне качество: она умела жить одним мгновением, отрывая его от прошлого и будущего, чтобы стать в нем счастливой.
Я же шаркал по полу ногами и подергивался, перешел было на твист, но быстро понял, что переоценил свои силы (я знаю, мне придется взять несколько уроков перед тем, как мы исполним наш свадебный танец, — не забыл, не думай). Маша схватила меня за руку, и несколько минут мы протанцевали, запинаясь, вдвоем, — желавших поплясать скопилось вокруг нас уже немало, и я прижимался к Маше, прикрывая ее моим телом. Когда песня закончилась и мы смогли вернуться к нашему столику, я испытал облегчение.