***
Хозяйка со мной особо не церемонилась. Как только Мосс ушел и молоко было выпито, она сунула мне в руки полольник, и до заката я проторчала на грядках, рыхля, поливая и таская выполотую траву козе. Чем в это время занималась Уна – я не знала, изредка она являлась, оглядывала сделанное и исчезала, не говоря ни слова.
Ужинали тоже в молчании. Мало того, что поперек горла вставал кислый творог, так еще и не на чем было успокоиться сердцу. Тишина – как в гробу, свет от свечи неровный, хозяйка жутковатая… Уна смотрела мимо меня, я все больше – в свою миску. Потом хозяйка собрала посуду и вышла в кухню. Рыжий котенок вспрыгнул на стол, обнюхал доски, мою руку. Лизнул бы, протянул лапку… Но звереныш не собирался разделять мои внутренние движения, сел на порядочном расстоянии. Свеча его не пугала, пламя в золотых глазах дрожало бабочкой. Даже кошке нет до меня дела. Я поднялась, тихонько прошла в сенях, спустилась с крыльца.
Господи, я-то и забыла, что ночью темно. То есть – ничего не видно буквально, и даже звезды не сразу проявились в глухой черноте наверху. Меня разобрал нервный смешок. Куда собралась? Далеко я отсюда уйду… Ну, что же мне делать, что делать?!
Ах, нет, это только ветер откуда-то из сада… Не знаю, что там у нее росло, в том углу, но запах… Я осторожно двинулась: не то, это укроп, а это… тьфу, и не знаю, гадость какая-то… Я потеряла направление и стояла в незнакомом огороде, принюхиваясь. И ведь видела днем, кажется, но тут поди разберись! Тут снова потянуло – по правой щеке. И я стала пробираться направо, давя какие-то хрусткие плети, и – вот они, такие холодные даже на ощупь, ребристые стебли, узкие волнистые листья… Вот это не обманет и не уйдет, я сорвала веточку и, как глупый кролик, примяла и разжевала мятный листок.
Да, единственное, черт возьми, что примирило меня с этим дурацким миром: я сидела на корточках и жевала мяту. Зеленое, горькое мое солнце, – пусть и в темноте, пусть хоть немного, но все-таки не сухая земля у самого лица, пропахшая полынью.
– Что это вы делаете?
Я качнулась и села прямо на задницу. Черт бы ее побрал… эта сухопарая ведьма стояла надо мной, простирая руку.
– Что там у вас? Дайте мне.
Я повиновалась. Именно: я не собиралась отдавать ей мяту, и все-таки отдала… Она понюхала и сказала:
– Пойдемте в дом.
И опять я не нашлась, что возразить. Но она не вошла в дом. Села на крыльце, и я, не желая торчать столбом, тоже опустилась на ступеньку. Уна повертела веточку и вздохнула:
– Курите?
– Нет…
– Принимаете наркотики?
– Да что такое?! Что вы… Отдайте!
Она легко забросила мою бедную мяту подальше.
– Вот. Как вас легко вывести из себя… В общем, это правильно, вы как моя кошка, ищете свою траву. Когда больше не к чему прислониться. Видите, как легко отнять даже это? Причем, именно это легче всего… Вы пойдите, вернитесь сейчас туда. Ничего не будет. Противная горькая трава. В этом нет утешения, дорогая моя.
– А в чем же оно есть?! Сами держитесь за что-то, ну и на здоровье! Что вы ко мне привязались?!
– Вас привел Мосс, не забывайте. И я вас ни о чем не спрашиваю и ничего вам не предлагаю. Вы тут просто ждете, пока можно будет двинуться дальше. Симону мои уроки ни к чему, у него были свои учителя, и они хорошо знали свое дело. А вот вы… У вас не отняли ничего существенного. Вы живы. Но у вас под ногами, – тут она с видимой даже в ночи презрительной миной повела рукою, – пустота.
– Ну? – я уже закипала, а пауза была чрезвычайно весомая.
– А меня у меня отнять невозможно, – изрекла Уна и, поднявшись, оставила меня на крыльце одну.
…Может быть, это все оттого, что я укоренилась в мысли – на Симона действительно можно положиться. Когда было по-настоящему плохо, когда после бразильских беженцев мир казался нарисованным кошмаром, – разве не вышло так, что Симон оказался единственной, абсолютной реальностью? Он был озабочен, я помню – но он не боялся. И у него все было, похоже, распланировано и предусмотрено – даже и на такой случай… Но если он отправил меня… вместо себя… Боже, Симон, ты кто? Ты зачем? Разве так можно?
…Симон уселся в оконной нише, а я пристроилась на краю подоконника и все время чувствовала плечом стену.
– Ну, нет, – говорил он. – Зачем мне убегать? Я и так, по-моему, в полном порядке. А вот ты, я гляжу, много плакала. Отчего?