– Страшно ведь.
– Ну-ну, в городе сейчас страшнее.
– Вот именно, ты опять обо мне позаботился. А сам-то?
– А что я?
– А вдруг бы тебя арестовали? Вдруг военные решили бы, что геи противоречат задачам текущего момента?
Симон рассмеялся, и тут до меня дошло, как мы странно разговариваем: как будто все дело только в геях… и еще – как будто мятеж кончился. И тут я на мгновение проснулась. Наполовину я понимала, что сижу на крыльце, прислонившись к поручням… Но этот разговор – он не мог же быть во сне: такой отчетливый. Сны ведь всегда путаные, да и у Симона было бы чье-нибудь другое лицо… Меня вдруг проняла сильная дрожь – ночной воздух был холодный, жгучий. Я кое-как поднялась и проковыляла в дом. Света нигде не было, я на ощупь пробралась в комнату и легла на тот самый диванчик, на котором сидела днем. Постепенно дрожь прошла, и я, видно, задремала снова.
Потому что Симон снова был тут, как и не исчезал.
– Вот именно, – он все еще смеялся, как будто там, где он был, время не шло или шло как-то по-другому. – Текущий момент! Вот тебе текущий момент, – он распахнул створки, и я увидела дерево со сбитыми ветками. – Видишь, дерево посекло? Но со мной ничего не случилось. Я тут сидел три дня безвылазно, занимался своим делом.
– Ты всегда занимаешься своим делом… всегда у тебя какие-то тайны, недомолвки. А я боюсь за тебя!
– Напрасно, Ката. Ничего страшного. Я просто писал.
– Писать-то тоже можно разное. Ты же не роман для девочек, небось, сочинял?
Он не ответил и закурил. Я даже не различала теперь его лица – только черный силуэт на светлом, и дымная струйка, ускользающая между пальцев. И что у него за табак, – просто дышать невозможно!
Нет, это был не табак. Фитили свечей тлели в кадильном дыму вокруг Уны. Снаружи в окна барабанил дождь. Покойник к дождю снятся… О нет. Нет. Только не это, пожалуйста, нет. Мучительное ощущение: и сон – не сон, да и явь уж такая – хоть вой… Я спустила ноги с дивана. Что же это за разговоры во сне, к чему? И Симон совсем как раньше – спокойный, деловитый, излучающий уверенность… Что это? Пустой обман или, всему вопреки, какая-то надежда?
– Сны не содержат ничего, – вдруг подала голос Уна. – Они не ведут, не предостерегают и не могут служить опорой духу.
Я вздрогнула. А хозяйка продолжала:
– Садитесь. Нет, на пол. Ноги под себя. Да. Руки положите на колени.
– Это неудобно.
– Ничего. Потерпите. Ничего не делайте, освободите разум. Не старайтесь понять. Просто слушайте. Отпустите себя.
И она запела, забормотала, как хиппи из Виньи – что-то на непонятном языке, нараспев.
Все это подкатило под горло как сладкий дым. Эзотерикой я никогда не увлекалась… Зачем я тогда подчиняюсь? Почему я всегда подчиняюсь? Почему всегда чужая воля? С тех пор, как те проклятые танки вошли в Прагу – воля моя, похоже, дала трещину, и я сначала убежала сюда, а теперь – куда? Снова не мне решать? Не мне решать, куда идти, и не мне решать, что делать, и еще было одно, что совсем лишало сил. Симон остался в аду. Конечно, у него там было дело, и явно это не роман для девочек… И мне было страшно думать о том, что это могло быть, – то, ради чего он нарушил тщательно составленные вокруг него планы, может быть, даже приказы… ведь здесь его ждали, и о том, какой ценой это обернется – то, что он зачем-то решил поберечь меня, мою бессмысленную жизнь… И я не знала в этот момент, чего в мне больше – любви, былой и привычной, и благодарности – или горькой злости и отчаяния.
Что за жизнь ты мне подарил, Симон? Без «попугаячьего насеста», без пытки электричеством и водой, без изнасилований раз за разом, без…
Без чего – я знала.
Но с чем?
И как мне теперь платить?
И кому?
Мантра зудела, жужжала, гудела… Никакого облегчения. Только обида. Только злость. Только отвращение к себе… Покой! Где мой покой?! Где я сама?! И тут за ровным плеском воды я слышала другой звук. Он повторялся, трескучий, раздраженный, и вот тормоза заскрежетали у самого дома.
Уна медленно повернулась к двери, но лицо ее ничего особенного не выражало. Шаги прогрохотали на крыльце, в прихожей, петли взвизгнули… вошел Мосс. То есть он остался в дверях. Ливень промочил его, я различала каждую каплю воды на пятнистом комбинезоне.
– Да, Моисей? – телефонным голосом спросила Уна.
В это мгновение вполне мог бы ударить гром, но вода только монотонно шумела.
– Катерина где там? – хрипло произнес солдат и утерся. – Пусть собирается, надо дальше двигаться.
И посмотрел при этом на меня. Я расправила затекшие ноги, но не вставала.