– Дальше? – я подала голос. Мосс буркнул:
– Ну, не обратно же…
Тут Уна вмешалась:
– Ты видел Симона?
Мосс не отвечал.
Мне не пришло в голову сказать: «До свидания». Уна только чуть подвинулась, освобождая проход. Снаружи в лицо ударила вода. Прощай, благая и странная Уна… прощай!
Тент в джипе протекал, капало мне как раз на колени. Мосс плюхнулся на сиденье, с хрустом повернул ключ.
– Куда теперь, Мосс?
Мосс прилип к педалям, вцепился в рычаги и баранку, – не до разговоров ему было. Чокнутый: в такую погоду, ночью…
– Где ты был? Ты видел Симона?
Джип трясло, дорога почти не просматривалась – но мне показалось, что мы едем выше, в горы, и мне опять стало страшно.
– Мосс?
– Да угомонишься ты, женщина? – прорычал он. – И так не видно тут ни хрена, и ты еще нудишь! Забудь ты о Симоне, все, как будто не было его…
Я думала, что меня уже нельзя больше напугать, но эта холодная решимость – не злость, не гнев, не раздражение – а именно что холодная решимость, как будто Симона действительно никогда не было – она меня просто оглушила.
– Куда мы едем? Да что ты молчишь!
– В Аргентину, – проронил Мосс, и я поняла, что больше спрашивать не о чем.
Мы ехали без дороги несколько часов, наверное. Остановка была в каком-то совершенно заброшенном домишке – не знаю, кто бы тут мог жить, когда мы приехали, халупа была пуста и, кажется, давно покинута. При ней был сарай, Мосс загнал туда машину, и наутро с первым светом мы ушли в горы.
Шли вдвоем, без проводника. Это был поход, о котором и говорить нет сил – лютый холод и редкий воздух, злое солнце и один раз – удивительные звезды, на которые мне не хотелось смотреть и которые казались втрое больше из-за слез, сухая еда, негреющий огонь и довольно много боли – в сбитых ногах, в изодранных пальцах, в растянутых суставах. Мы почти не разговаривали – не до разговоров мне было в этом высоком поднебесном аду, и только когда на другой стороне гор показалось в долине что-то похожее на человеческое жилье – какой-то крошечный поселок, солдат остановился и сказал:
– Аргентина. Ну, как бы сестра, прощай.
– Прощай, Моисей.
– Там миссия, – сказал он, указывая в долину. – Доминиканцы. Они примут. А там сама разберешься.
Я кивнула.
Он повернулся и полез наверх – в ад.
А я спустилась с гор.
Часть вторая
Остров яблок
Тераи
Никто никого не собирался губить.
Никто не заказывал приворотного зелья, не втыкал иголок в куклу, не плясал противосолонь.
Просто он двигался на сцене, пойманный в темноте золотым лучом, и сам золотой.
Музыка была, конечно, томная – на первый слух, а потом в ней отчетливо пробился, набрал силу ритм – как сердце. И, как сердце, плавился страстью этот юный, высокий, с прядью жестких черных волос, вынутой из гладкой прически – нарочно, чтобы притягивать взгляд.
Светло-смуглая кожа, глаза вспыхивают коротким проблеском, темные губы.
Я же видел их на материке, думал Келли, я же их сам вроде приглашал, но этого – не было, откуда же он?
Ничего, чтобы показать – ах, возьмите меня, вот я какой желанный, сладкий, томный…
Но другое – вот я, на лезвии, на кончиках пальцев, свет стекает по плечам, или это тело льется как жидкий металл, как пламя…
И вдруг текуче соскользнул в зал (жена мэра ахнула так, что услыхали все…), легкой стопой прошел между гостей, ни на что и ни на кого не обращая внимания. Не просто шел, танцевал каждой мышцей, и танец закончился, когда вздрогнули раскрытые веером ладони – у самого лица сраженного наповал управляющего.
В стакане стукнул лед – надо же, не растаял… времени не хватило? Как не схватил его за руку, не принял вызова? И все видят, все же видят, как приходит на это золотое лицо победная улыбка – пробивается сквозь ресницы, трогает рот …
Келли с места не двинулся до конца представления, но не замечал, что делалось, не слышал ни музыки, ни аплодисментов. Тони, официант, подошел узнать, не надо ли чего – посмотрел – и спрашивать не стал, принес еще минералки со льдом – умница…
Одна здравая мысль пришла в оглашенную голову управляющего: надо узнать все же, кто такой… надо посмотреть на него при свете дня. Когда не танцует, а, скажем, ест апельсин… что они там едят, эти мускулистые феи?
Помрачение помрачением, но за курткой пришлось зайти в контору, а на лестнице догнал Марча – очень кстати.
– Ох, Марч, вот это парни!
– Неплохие, да, – отвечал бесценный помощник и друг Эван. Глаза у него были лукавые. – Да. Особенно новенький их.