Бормоча что-то, оделся сам, принес Тераи его шорты и белую рубашку.
– Собирайся. Скутер-то один, не оставлять же тебя здесь.
Тераи взглянул – ни слова не сказал.
– Давай, – и Келли молчать бы, но не получалось, несло куда-то… удержаться только. – Отдых закончился. Мне надо в клуб.
Возвращались – Тераи еще держался, обнимал за талию, по-другому на скутере никак, но на причале руки снял – и больше уже не прикасались друг к другу. Келли был мрачен, Тераи выглядел не то чтобы растерянным – такого выражения нельзя было даже представить у него. Но, кажется, сообразил, что «порвалось ожерелье», и от того, что не знал, что делать – и надо ли? – от этого и попрощался весьма непринужденно, и пошел с причала легкой походкой – куда? Ночевал где-то в городе, и слава Богу – Келли не вынес бы его рядом, хорошо – хоть это почуял, безмозглое создание… Вот как обернулось – слова, под солнцем сказанные едва ли не в шутку, к ночи въелись клеймом, отчетливее охранных узлов, жарче прикосновения бесстыжей его руки.
Тераи, Тераи!
Разве виноват, что золото твое – не годится? Разве ты виноват, что этой боли не знаешь – я и сам-то только сейчас…
Говорил сам с собой, оправдывал его, вспоминал ясное лицо, звучный голос – но это же правда, Келли! – и ненавидел. Ничего нельзя было поделать, сказано же – не останется тебе радости.
И, уж конечно, ничего нельзя было поделать с самим Тераи. Бесчувственный – да, но в контору явился, улыбаясь дерзко, и сумку поставил у дверей: скажешь слово – уйду, скажешь – останусь. С тобой останусь. Что ни выбери – я победил.
Но Келли не выбирал ни любовь, ни гордость.
Он тоже улыбался – совсем легко это оказалось, и с цифрами в руках как дважды два доказал, что контракт его – самый лучший сейчас из возможных, а истекает только через шесть месяцев, и все будут счастливы видеть «солнечного Тераи» три вечера в неделю…
Ах, как вздохнул свободно – только вздохнул, но и этого довольно… Потянулся коснуться, отметить снова, но Келли не позволил. Убрал руки, поднялся из-за стола.
– Ну, нет, – сказал, и горечью этой ничуть не обжег губы, – не это, мальчик. Этого – нет в контракте.
Мастер
На пляже было свежо – март, осень. Келли щурился на рябую волну, прятал подбородок в колени. Мышцы давно свело, но распрямиться, разжать пальцы, уйти…
Не шевелился, гадал – добьет прибоем… или нет… а еще песочком источит…
Нужно было идти в клуб. Но не хотелось. Вчера какой-то придурок запустил камнем в Сиду. Охранник замешкался, выскочил – пальнул в воздух, ну и что?
А у Сиды лицо разбито. Глаза бы не глядели.
Прибой лизнул кроссовку, просочился под ярлычок. Келли подобрал ногу, охнул: ну, сколько можно медлить, Матерь Божья? Надо идти.
Надо.
Марч стоял на улице и, склонив голову к плечу, рассматривал фасад. Келли прикусил губу. Ай да Марч! Аккуратненько напустил на Сиду флаг Содружества. Атласное полотнище выглядело странно под сплетенными вязью газовыми трубками, однако же…
– Как он в свет не попал, – пробубнил Марч, не здороваясь.
– Угу, – буркнул Келли. – Я ему и за Сиду яйца оторву.
– Когда найдут. И – если.
Келли пожал плечами. Хренов городишко Хобарт, ломать мастера… ведь свет и Сиду заказывал на материке…
– Ладно, – сказал он. – Что с ублюдка возьмешь? Сегодня, Марч, мы открыты. С десяти, как всегда.
Сначала рылся в прошлогоднем ежедневнике, выпотрошил визитницу, пересмотрел пометки на старом календаре. Номера Ванессы не нашел. Ругаясь в голос, вспомнил – сам же вычеркивал, искоренял, как будто это что-то означало. Вот, только одно и означает – когда забылась чепуха и человек нужен для дела – изволь связываться через пятое на десятое… через задницу все…
Позвонил Лансу в агентство, того не было на месте, оставил сообщение. Ну вот, теперь еще и обойдется втридорога. Ланс своего не упустит. Черт, сто раз черт и тысячу раз!!! Суки! Сволочи! Трусы!!!
Все-таки после звонка полегчало. Ванесса приедет, все будет путем. Келли думать не хотел, что ей скажет, и как она посмотрит, и куда вздумает ходить гулять – а нечего гулять, пусть работает…
Просмотрел программу на сегодня. Дэф – ладно. Этот станцует что угодно… хоть похоронный марш. Райские птицы Рио… нет уж, это отменим… Посмотрел, что пришло с утренней почтой: сестры Мадзарелло – Боже милый, ну и буфера! – предлагали послужной список и жаждали поразить хобартцев танцем живота. Живота… как же… подождут. Подписал к оплате счет за дубовую панель (поморщился, представляя, как будет подписывать счетище за Сиду). Прикусил колпачок ручки, и с этой повадкой бывшего курильщика замер вдруг.