Патриция сердито отмахнулась.
– Неправда, конечно, неправда. Но ты… зачем быть святым? Очень хочешь? Хорошим парнем тебе уже мало?
Келли улыбнулся, взял ее за мизинец, как маленькую.
– Спасибо, Пат. Больше, чем я заслуживаю, честное слово.
Марч выглянул в коридор, фыркнул: вот они где!
– Пат, Келли! Ну, что вы там!
– Иду, – тяжелым, словно сонным голосом отозвался Келли. Пат забрала руку, поежилась.
– Идем. Идем.
Келли шел за ней, позабыв стакан на подоконнике, половина на половине – тут легкий, выбеленный, тут – свинцом налитый, не от «Джемисона» и не от горя – сам решил… Но будто ударило по горлу, когда почувствовал – никогда ему больше не держать за пальцы и эту женщину, подругу, о которой и подумать нельзя ничего, кроме – светлая… С ее Марчем, с ее вареньем из мелких яблочек, с их девоньками – Мэри постарше, Джоанна помладше…
– А это – специально для тебя!
Замер у входа – узнал мелодию…
Оба в черном, только у Тераи рубашка расстегнута – ну, не может закрываться! А Дэф правильный, и светлые глаза его еще светлее от черноты…
И ударили оба. В одну ногу, потом незаметно, легко перекинулись с правой на левую, пошли вышивать, выкладывать…
И за руки взялись.
И друг к другу повернулись.
И снова к нему – плечами не поведут, только ступни разговаривают…
Келли очнулся, отлепился от стены… плевать, что ботинки – не звонко, в три шага проскользнул к помосту, взлетел, ворвался между Дэфом и Тераи, взгляд налево, направо, сложили ритм…
О-о-о-о!
Ну-у-у!
Давай, давай!
Все. Поклонились в зал. И друг другу. Дэф, счастливый – он всегда счастливый, когда в танце, выговорил, почти не заикаясь: «На добрый путь…», Келли прижал к себе светлую голову, выдохнул: «Бог с тобой, Дэф, спасибо…». Тераи улыбался. Он подставил лицо, золотое лицо божка, и Келли в одно касание скользнул скулой по щеке. Давно не плясал – сбилось дыхание, и теперь просто сел на сцене, свесил длинные ноги в зал, развел руками.
Мастер Микаленич одобрительно вертел головой, цокал. С ним сидели три племянницы, и Келли спрыгнул, по пути нагнулся за стаканом – как не выпить с Ником, с Маричкой, Ксеной и Прис?
– Ну, едешь, – пропыхтел Микаленич, – ну, даешь… Ох, далеко моя Украйна, да и сам я тут… как то дерево…
Маричка улыбнулась. Ксена похлопала дядьку по могучей спине, выглянула хитро из-за плеча. Прис обрывала виноградную гроздочку, смотрела грустно. Она была самая старшая – годами, наверное, как Келли, – незамужняя дева-людовед.
– Не буду там, наверное, Ник… Далеко. Да и не к кому…
– А к старшему брату мог бы, к Петру… хотя… Охо-хо, тридцать лет прошло, нету там и Петра уже, наверное, давным-давно. Так куда едешь?
– Сначала в Сантьяго… и в Вальпо. Хочу кое-кого повидать. Оттуда в Эрин, домой. А там – не знаю…
Вечеринка закончилась не слишком поздно. Невеселая она была, хотя и попели, и поплясали, и выпили… Келли проводил всех в дверях, потом вернулся – попрощался с обслугой, с теми, кто убирал в зале и на кухне. Так, будто завтра вернется. Этим ребятам было, в общем-то, все равно. Один босс уедет, другой объявится. Но – свои все же, хорошие работники, и без них клуба тоже не будет…
На крыльце его ждал Марч.
– Пат домой поехала. Чуть не плачет…
– Прекрати, Марч. Хоть ты-то…
– Я-то… Смотри, что ты мне на шею навьючил, – и кивнул на трехэтажное, темно стоящее в ночи здание. Только Сида над парадным входом мягко светилась – теплая Сида мастера Микаленича.
– По-моему, неплохо. Ты что же, домой пешком пойдешь?
– Я у тебя переночую.
– Ты что? С Пат поругался?
– Она… велела. И я сам. Келли…
– Ну, Келли… С ума посходили… А она там тоже будет… реветь…
– Никто не будет. Я уж – точно. Келли, мы же больше не увидимся, так?
– Ой, ерунда! – Келли запахнул куртку и решительно сошел с крыльца. – Адрес же я тебе дал? Надо будет – напишешь. Я и сам тебе первый напишу … И вообще, Марч, ну что ты? Мы же не дети. И не девицы. Ну, я решил уехать. Я почти двадцать лет не был дома. Матери под семьдесят, а я у нее, считай, один остался. Пошли. Ну, ты же не хочешь тут со мной ночевать, на крылечке?
Марч нервно рассмеялся и сбежал следом.
В дому было гулко, жутко, хотя все почти оставалось на своих местах – на удивление мало увозил Келли с собой из Хобарта, всего одну сумку через плечо. Все прочее – книги, картины, керамика, даже одежда – уходило защитникам животных. Даже простыни, которыми Келли застелил кушетку для Марча.
Но зря стелил, потому что и легли, но не спалось, и говорили всю ночь. Тихо, то о делах – как и что, и Марч вроде оживлялся. То Келли, чувствуя, что вот-вот начнет вспоминать то, чего не стоило, принимался говорить про Эрин, и Марч тогда выспрашивал, как живут там, и сокрушался, что вот у Пат прабабушки-прадедушки с Измурудного острова, но не выбраться. На другом краю земли, вздыхал он.