Да, отвечал Келли. На другом краю.
И про надпись рассказал, чтобы дружище Марч понял, какие знаки заговорили, как нельзя было устоять… Конечно, Марч понял бы и ту правду, что под знаками – ту, из стальных полос-лезвий. Но что было лишний раз резать по живому?
Когда уже стало светать, Келли, обессиленный этой странной ночью воистину дружеской любви, подумал ни с того ни с сего – не будь Марч просто другом, мужем красавицы и умницы Пат – тоже просто подруги, отцом – Господи, любил бы, как…
Нет, не как самого себя. Потому что себя…
Но любил бы так, что смог бы остаться.
О Господи, прошептал беззвучно, поворачиваясь на бок, чтобы хоть простынями согреть сердце, – что ж ты мне посылаешь-то… или ангелов, или чьих-то… или шлюх.
Потому что сам ты – старая ирландская шлюха, отвечал суровый Господь. Или больная совесть, которую не засластишь яблоками.
Нет, никак не хотели его отпускать. Притащились на причал – сонный Марч, грустная Патриция с зевающими от холода девочками, дядька Ник, с ним бледная, как сыворотка, Прис. Дэф и Тони пришли, слава Богу, Тераи не явился, и без того весь набор… Келли в сотый раз всех переобнял, почмокал в щеки и макушки, подхватил сумку. Он бы с радостью послал их всех к черту, потому что мечталось уйти совсем не так – а тихо, спокойно, как выходят из дома – и все… а тут будто на войну его провожают, всей семьей с родственниками… Сказал, чтобы не ждали, пока паром отойдет – раннее утро, сырость, девочки застынут. Пристроил в салоне сумку, вышел на другую палубу, поглядел на море.
И увидел краем глаза, как смотрит на него с верхней площадки парома женщина в синем свитере. Смотрит – и яблоко уписывает. Яблоко ест – и смотрит…
Так и началась дорога домой – с одного слова на двух языках и с неотступной Сиды.
До Сантьяго, однако, добрался без особых приключений. Сначала был Пунта-Аренас, аэропорт на далеком юге, выстуженный весенним ветром, потом уже – столица. Город выглядел неплохо: люди бодрые, везде государственные флаги – будто праздник какой. Келли собирался позвонить Бо – единственному, кто, как он надеялся, мог быть здесь наверняка. Но от перелетов он слегка одурел и, добравшись до города, сидел какое-то время в кафе недалеко от центра, тупо разглядывая прохожих. Среди них было немало военных. Но если бы не это… Кофе был такой же точно, и цветами пахло так же сладко, и незабытая речь мелодией плескалась вокруг. Ни следа войны или насилия не было заметно, город будто смеялся ему в лицо – какие еще уличные бои? Какие беспорядки? Какие еще танки, да ты бредишь… Келли и вправду с трудом отгонял от себя дурацкую мысль о том, что эти пять лет ему только померещились, что никуда он не бежал сломя голову, и – кто его знает – может, и Симон не пропал без вести, может, и Сида была только тенью совести, а не гостьей с той стороны… Вот же дьявольщина, только вспомни о ней, и вот, невероятная в этой стране брюнеток – идет мимо рыжая, слава Богу, не та, и не она, и не в синем платье… Женщина прошла мимо Келли, окинув его между делом холодным взглядом – так, что аж передернуло… Зато он скинул оцепенение и пошел искать телефон.
И надо же – и номер работал, и даже Бо снял трубку. Келли вздохнул с облегчением, услышав его знакомый глуховатый голос. Звонку фотограф как будто обрадовался, но на встречу согласился не сразу. «Я бы лучше сегодня не выходил», – сказал он как-то почти жалобно. Но Келли пояснил, что завтра уже его тут не будет, поэтому, если Бо не умирает от какой-нибудь редкой болезни, то неплохо было бы повидаться. «Ладно, – согласился Бо наконец. – Ты где? А, там и жди, я скоро буду».
Бо Финне узнал Келли со спины – по осанке, по манере держаться, по тому рисунку тела, который невольно привык схватывать. Но внешне старый приятель изменился и казался старше своих лет, – может быть, из-за короткой черной бороды с заметной проседью. Да и сам Бо не остался прежним бодрым юношей – он стал плотнее и тяжелее, волосы сильно поредели, и на пальце у него было обручальное кольцо.
– Все-таки глазам не верю, Келли! До чего ж я рад, что ты живой! Как тебя к нам занесло?
– Да что мне сделается? С чего бы мне не быть живым?
Бо как-то разом помрачнел и быстро, как бы украдкой огляделся из-под дымчатых очков.