– Наверное, – сказал Келли. – Наверное, так.
В аэропорту было тихо, странно – ни прибытия, ни отправления… бывают, видно, такие передышки, но Келли принял это так, будто и здесь – никто не ждет и никто никого не встречает. Рейс до Дублина откладывался до утра – самолет с той стороны не прилетел.
Он устал, можно было пойти в гостиницу, там ему полагался номер и ужин… но в пустом зале ожидания сидела, склонив голову, в своей стеклянной клетке девушка из «ЛАН».
Келли подошел, она оторвалась от книги – чем могу помочь?
Я… (опять все сначала!) я… хотел бы обменять билет.
Какой билет? Куда вы хотите улететь?
Билет… до Дублина. Я… хочу (вернуться?)… мне нужно… на юг. Сидней или Аделаида…
Это очень далеко, сказала она, встряхивая челкой и улыбаясь. И расписание не самое удачное… Послезавтра – вас устроит?
Устроит, чуть было не сказал Келли – но это же… еще один день здесь, никуда нельзя будет пойти, хоть и не так больно уже – но это другое, по-прежнему стыд, будто виноват перед городом, и перед Бо, и перед той, в синем платье…
А эта, в небесно-синей униформе, поглядывая на недоеденное яблоко рядом с книгой, переспросила: столько-то в долларах – вас устраивает?
Конечно, они вроде будут рады… но Марч смутится, это точно, потому что клуб уже его, и что же?
Снова один, снова все сначала, и никого нельзя будет любить, потому что как любить того, кто не любит сам себя, как любить того, кто всегда бросает и предает…
Нет, пожалуйста, извините, сказал он. Я передумал. Слишком далеко.
Хорошо, отвечала дева-судьба, тогда вот он – ваш билет до Дублина.
Он не пошел спать в гостиницу, до рассвета просидел один в зале, где туда-сюда сновали прилетающие и улетающие. На жесткой дырчатой аэропортовской скамеечке, будто на покаянном сидении ночевал, чтобы себя горше наказать – а за что, еще и сам не знал. Все как-то образуется, твердил себе и сам не верил. Что-то будет. Как-то будет.
Вот только дайте домой добраться.
На последнем берегу
Наконец-то старой Роуз О’Шонесси повезло. Она все надежды на старшего возлагала, но уже сколько лет не было от него вестей – ни добрых, никаких. И тут этот средний явился как гром среди ясного неба, вернулся, когда уж и не ждали, – и ты смотри еще, настоящий джентльмен с виду, и при деньгах, будто все самые безнадежные материнские мечты взялся исполнять: «Матушка, негоже вам под старость быть совсем одной», и все такое прочее, и еще смотри что учудил, школу там какую-то затеял… У мэра-то глаза сделались, как у кота, конечно, денежки сами в руки ползут… Храни тебя Мария, Иосиф и святой Патрик, сыночка мой, всегда ты был сорвиголова, ни рук, ни языка не мог удержать, да и кое-чего другого, кажется, тоже… если правда то, что бесстыжая Энни МакГиллик всем раззвонила, будто ее Кейтлин – Келлина дочь… Хотя, когда исчез ведь, двадцать лет назад-то почти, ох и злы тогда были МакГиллики, но, в конце концов, не первая Энни и не последняя, кто по глупости парню поверил, а был то ее средний или еще кто… Упаси Боже мальчика моего от страшного греха, а с остальным он сам разберется, ишь, какой он у меня толковый оказался, и не думала, и не гадала, что из этого разбойника такое будет матери на старости лет утешение…
Келли О’Шонесси тоже должен был бы сегодня быть счастлив. Он наконец-то подписал соглашение с городом. Понятно, не через полгода, но месяцев через девять, самое большее – через год будет у школы свое помещение, а уже через несколько недель можно будет начинать занятия в рабочем клубе – для начала сгодится, а так он сейчас все равно без дела стоит, почти заброшенный. Родители детей помладше и некоторые подростки уже приходили к Роуз, расспрашивали. Танцы – это серьезно, они понимают. Шанс на другую жизнь. Не обязательно на лучшую – просто на другую. От этих мыслей Келли должен был бы преисполниться энергии и надежды, как всегда было, когда он начинал что-то новое, но сегодня он чувствовал себя усталым и тосковал. Они с мэром выпили немного, чтобы обмыть договор, но не столько, чтобы вот так впасть в мрачный хмель. Поэтому Келли решил, что ему не помешает прогуляться вдоль берега. Он шел себе на северо-запад вдоль узких улиц и домишек, а потом началось побережье. Был отлив, тут и там из мокрого песка торчали обломки скал и просто валуны. Чья-то полусгнившая посудина наполовину ушла в песок – она тут лежала, судя по облупившейся краске, добрых лет десять. Клубки водорослей, старые рыбацкие сети, всякий хлам… Келли осторожно прошел мимо этих жалких даров моря. Ему хотелось сесть – но не на песок же! Он взобрался на первый попавшийся камень и устроился там, не думая о дорогом костюме и светлом тренче. Ему нужно было побыть наедине с морем, так, как привык в последние пять лет. С морем – и с тем, кого уже не было в живых.