— Родители не определяют, кто мы есть, — сказала Татьяна спустя минуту.
— А вдруг это наследственное? — Лада резко повернулась лицом. — Вдруг я буду такой же? Я, может быть, просто еще не пробовала, поэтому пока не страдаю. А если попробую, и мне понравится? И я буду хотеть этого постоянно, как моя мать? Она же себя, вообще, не контролирует иногда!
Девчонка раскраснелась. Потерянные глаза забегали по купе, мечась в отчаянной попытке зацепиться за что-то весомое.
— Мне кажется, либидо нельзя унаследовать, — неуверенно ответила девушка.
Лада только хмыкнула и снова отвернулась.
— Поэтому я, с одной стороны, очень хочу попробовать, чтобы узнать, с другой, боюсь, что превращусь в мать. И тогда лучше, вообще, не начинать.
— В любом случае, не попробуешь — не узнаешь, — на большую мудрость опыта Татьяне не хватало.
Девчонка перевела на нее вдумчивый взгляд на несколько долгих секунд, а потом опять отвернулась к окну.
— Если стану как мать, уйду в монастырь, — докончила она и сжалась сильнее.
Какое-то время они молчали. Каждая глядела в окно. Ясное небо постепенно покрывалось облаками и серело. По мере приближения к Москве тучи сгущались и темнели. Вскоре сплошная стена леса сменилась пустырями, засеянными полями, садовыми домиками, дачами и коттеджами. Потом пошли небольшие города. Затем опять длинные участки леса. Пейзажи быстро чередовались.
— Я бы хотела жить с отцом, но суд ни за что не поручит ему опеку надо мной, — с сожалением сказала Лада.
Татьяна снова ворвалась в вагон поезда из густых зарослей придорожного леса, которые странным образом ее успокаивали. Чтобы понять услышанное, она несколько раз повторила фразу в голове, прежде чем спросить.
— Почему он не может найти постоянную работу?
— Раздолбай потому что, — шутя-любя ответила девчонка.
Она смеялась открыто, ничем не закрывая рта или лица, несмотря на брекеты. Татьяна в уме похвалила ее за это, потому что сама сильно стеснялась, когда носила такие же. Ей казалось, что тяжелые, металлические, неестественные скобы уродуют ее маленькое личико, показывают несовершенство и сильно привлекают внимание людей. Сейчас она смотрела на Ладу и видела, что брекеты не могли ее испортить, потому что воспринимались как нечто чужеродное, и стесняться их было подростковой глупостью.
Попутчица рассказала про своего отца, которого явно любила больше, чем мать. По ее словам, отец был хорошим человеком, но неудачником по жизни. В молодости мечтал стать актером — не сложилось. Теперь перебивался разными черными заработками и делал вид, что пишет книгу на протяжении уже лет десяти. Иногда он уходил в запой, но всегда возвращался к нормальной жизни. От него Лада получала настоящую моральную поддержку, и была привязана к нему с детства гораздо больше, чем к матери, которая всегда давала ей только материальные блага.
— Классическая теледраматическая семья, не находишь? — рассказ девчонка закончила очередной усмешкой.
Татьяна только пожала плечами. Засвистели тормоза. Поезд медленно остановился. Название городка обе пропустили, но, судя по всему, поселение было небольшим и безызвестным. Железнодорожная станция стояла каменным особняком на пустынной площади, выделяясь из общей массы ярко-оранжевым цветом. Вокруг торчали по одиночке молодые лиственные деревья, а вдалеке прятались косые дома и безвкусно обшитые профлистом торговые и офисные здания с множеством дешевых вывесок из 90-х гг. Вид из окна навевал тоску не меньше, чем рассказ о Ладиной семье.
Татьяна вздохнула и повернулась к ней, чтобы сказать что-то маловажное, когда в купе ворвались двое молодых людей. Первый был лыс и подтянут, широк в плечах и узок в бедрах, носил мятую рубашку поверх потрепанной майки и джинсовые скинни, рваные в нескольких местах. Причем дыры были настоящими, полученными от зацепок и заношенности. Желто-серые оттенки разной тональности когда-то белых подошв говорили о любви к пешим прогулкам. Из левого уха торчал металлический рожок, из-под заправленного до локтя рукава — цветная татуировка стрелы, продирающейся сквозь лианы, кусты и листву. Глаза закрывали круглые зеркальные очки.