Вот чего еще хотелось бы Тимофею Гавриловичу — чтоб похоронили здесь, в деревне своей. Родился тут, жил тут и покоиться должен тут. Кладбище сразу за деревней, на берегу ручья, место веселое: березы шумят зиму-лето на ветрах, птицы живут. Родители похоронены в Жирновке, Федя-дружок, другие ровесники. Куда ж от них уходить?..
Однако поработал он сегодня на совесть, спину не разогнуть, ажно круги желто-зеленые перед глазами. Правая рука топорище едва нащупывает.
Выпрямился Тимофей Гаврилович, топор в стенку воткнул, глянул на сделанное. Славно поработал. Плотно, ровно легли половицы, и забрано порядочно было за день, будто вдвоем стелили. Ну он так и работал с мыслью, что и за Витьку. Петру не стыдно будет показать, Петру-то куда как тяжелее под дождем целый день.
А уже чуть заметно, но смеркалось. Осень. Дождь все сеял не переставая. Трактора не слышно было, не проехал еще Витька со Вдовина. Надобно идти домой, баню топить, скот собрать-загнать, в избу дров-воды принести. Как там старуха, поднялась, нет ли?
Тимофей Гаврилович сложил инструмент в ящик, запахнул дождевик, захватил ручку ящика левой рукой и пошел обычной дорогой домой. Устал он сегодня, не передать словами. Целый день согнутый, в напряжении. Спину ломит, ноги ступают неуверенно, а рука правая плетью обвисла. Не подвела бы она его завтра, рука. Завтра с полом закончить, за ясли приниматься. Крышу крыть. А потом с ноября по май, шесть месяцев целых, вилы на лопату ежедневно менять придется, вот где рукам достанется — не скажи…
Баню Тимофей Гаврилович на этот раз топил сам. Старуха не поднялась. И париться не пошла, и ужинать не стала. Лежала молча на горничной кровати, лицом к окну, утирала слезы краем фартука. О чем она думала, о чем плакала? Лежит и плачет. Лучше и не заговаривать с нею сейчас, не тревожить, а то еще хуже.
Пока баня топилась, Тимофей Гаврилович сходил за огороды, пригнал скот. В ограде особых забот не было. Витька проехал на гусеничном тракторе своем, не остановился, рукой махнул. Спешит: суббота. Ему-то, трактористу, баню хоть каждый день подавай — в радость. Баня у них на берегу, Витька сам топит, жалеет мать. Иной раз постирает с себя прямо в бане, чтоб мать облегчить стиркой.
Париться Тимофей Гаврилович не смог, рука веник не держала. А левой разве попаришься? Но на полке лежал долго, прогревался, голову помыл два раза. Посидел еще на нижней приступке полка, остывая, обсыхая, начал одеваться неспешно. Воды осталось много горячей — всегда он с запасом натаскивал воды, а тут еще старуха не мылась. Завтра он выльет воду, а в следующий раз — свежей…
Ужин затевать не стал. Протопил плиту, чай вскипятил, подал старухе, посидел рядом, поговорили. Старуха под голос его задремала. Тимофей Гаврилович тихонько вышел из комнаты, задернул занавеску, служившую дверью в горницу, сел к столу. Попил чаю и сразу лег, поставив на табурет рядом с кроватью приемник, положил газеты. Витька привез почту. Писем не было, газеты он занес, когда Тимофей Гаврилович находился в бане. Молодец!
Выписывали они со старухой две газеты — районную и «Сельскую жизнь». Да еще журнал «Огонек» — старуха картинки смотрела. Сначала Тимофей Гаврилович включил приемник, но тихо, чтобы не потревожить жену. В приемнике хрипело, трещало: то ли батарейка села, то ли влажность действовала на передачу, погода. Заканчивали передавать «Последние известия», «…бурные, долго не смолкающие аплодисменты», — сказала женщина-диктор, и опять зашипело, затрещало в приемнике. Тимофей Гаврилович выключил его, поставил на лавку. Взял газеты. Начинал он читать всегда первой районную: интересно было узнать, что делается в районе, как живет то или иное хозяйство, кто выполняет планы, кто отстает. Как их родной совхоз к зиме подготовился. Развернулся вовсю с ремонтом дворов или закончил уже ремонт. Достаточно ли кормов заготовили на зиму…
«Воодушевленные призывами, — прочел он на первой странице, — труженики совхоза «Гигант», пересмотрев взятые ранее обязательства, приняли новые, повышенные, чтобы в конце года…»
«Гигант», — думал Тимофей Гаврилович, — «Гигант», где же это? Так ведь это ж Малиновка! Назовут же, «Гигант», «Прогресс». Была Малиновка — всем ясно было, теперь вот гадай, что за «Гигант». Что это они опять? Воодушевляются каждую осень, а как февраль наступил, скот кормить нечем, солому мерзлую в полях из-под снега выковыривают, на фермы возят. А от соломы надоев не жди.