Выпив две кружки парного молока, растопив щепками в летней дощатой кухне печку, поставив на плиту кастрюлю под суп, Алена взяла ведро и в баню стала носить воду. Спуск от бани к воде был пологий. Ступив на устойчивый, в три доски, низко сидящий над водой мосток, Алена и здесь постояла в бездумье, глядя в воду. Проточная вода была чиста, хорошо видно было дно, устланное донной шелковой травой, плавающие жучки.
В избу воду из речки они не брали — для скота, для бани, для стирки. По теплу Алена в летней кухне затевала стирку, а то в предбаннике. Поздней осенью, как только забереги схватятся тонким ледком, муж разберет мосток, а весной, после спада воды, построит заново. Так делает каждый год. А в ноябре уже на окрепшем, покрытом снегом льду, на глубине омута, подалее от мостка, прорубит пешней широкую прорубь, и будут до весны самой гонять к проруби корову с телком на водопой, а овцам носить из избы степленную, овец как-то не принято было поить на речке, да и пьют овцы мало, на день двух ведер хватает им, если пять-шесть овец оставлено.
Сгибая округлый стан, Алена зачерпнула сразу обеими ведрами воды, выпрямилась, ощущая плечами, руками, всем телом приятную тяжесть ведер на коромысле, прогнула чуть спину, отведя плечи назад, и ровно, как по половице, начала подниматься к бане. Вода из ведер, полных до краев, не плескалась, рябило ее при каждом шаге, образуя дробящиеся круги.
Четыре раза сходила по воду для бани Алена, наливая бак с запасом, а уж после этого принялась таскать воду в летнюю кухню для стирки, помыть в избе полы. Восемь ведер входило в банный бак, поставленный так, что каменка, частью охватывая его, нагревала воду. Муж мылся первым, мылся долго, воды много расходовал, парился два-три раза, окатываясь из таза теплой водой. Алена и сама всегда мылась с охотой — любила баню. Ходила она в баню одна, не могла видеть кривых мосластых ног мужа, его груди и плеч, заросших светлым, будто свинячья щетина, волосом: с некоторых пор стыдилась мужниной наготы. Давно уже спали они порознь, давно ничего не чувствовала к мужу Алена — ни уважения, ни презрения, ни жалости.
Да и тесно вроде бы вдвоем в бане, и жарко сразу после протопа. Парится муж, жару поддает, паром затянет потолок — дышать горячо. А уж одной вольготно: никто не мешает. Попарится легонько, понежится на полке, волосы промоет, посидит в предбаннике, остывая, обсыхая, кваску попьет. А уж потом и домой.
Из всех дней недели субботу отмечала для себя Алена. Суматошный денек, канительный, как говаривала покойная мать. Уборка в избе, стирка обязательная — от субботы до субботы кроме белья скапливается еще что-то, баня непременно — не захочешь, да мужики заставят топить, еще обычные ко всему дела домашние, каждодневные. У кого семьи большие, так бабам в субботу и присесть некогда. Но Алене нравилась суббота, хоть в пору ту, что жила она с родителями, хоть сейчас, когда двое их с мужем, сын на каникулы появляется. Работаешь, а все в тебе ликует, наружу просится, в предчувствии, в ожидании завтрашнего праздничного дня. Молодому да неленивому любая работа — забава, сам ищешь работы, сам напрашиваешься.
Поменяешь постельное белье, полы помоешь в избе и сенях, помоешь и крыльцо, вытряхнешь половики, перестираешь все пораньше, чтоб к вечеру на ветру высохло. Приготовишь обед, вытопишь баню, перегладишь просохшее белье, управишь пораньше скотину, вымоешься в бане, наденешь свежее белье, вернешься в прибранную избу и, вся разомлевшая, чистая, с распущенными волосами, присядешь на лавку, передыхая, долго будешь пить чай, заваренный сушеной рябиной, сухим молодым смородинным листом, и все никак не можешь напиться. Приятно, вечер пустой как бы. Покойно душе и телу. Поговорить с домашними, лечь после всего чистой в прохладную чистую постель, уснуть глубоким здоровым сном, с неясной уже мыслью — завтра воскресенье, блинов испечь. Блины по воскресеньям…
Такая и сегодня была суббота для Алены. Такая и не такая. Одна она осталась в доме. Приедет или не приедет муж — неизвестно, баню можно было и не топить, пропустить разок. И стирку не затевать, не так уж и много скопилось за неделю белья и тряпья, но и оставлять на следующую неделю, следующую субботу не хотелось. У всякой субботы свои заботы, повторяла про себя Алена. Потому решила она ничего не менять — убрать в избе, постирать, вытопить баню, а уж завтра, как и намечала, сходить на прежние сенокосы, порвать до дождей шиповнику для чая, рябинки поискать, боярки.
Фуфайку Алена сбросила на штакетник, как начала носить воду, оставшись в зеленой фланелевой кофте. Рукава кофты, чтоб удобнее было, закатала она выше локтей, и теперь, оставив ведра, неторопливо и статно, высоко нося голову — казалось, тяжелая коса оттягивает голову назад, — от крыльца избы к летней кухне ходила по ограде, не делая лишнего шага, лишних движений, а пес, положив на вытянутые передние лапы голову, следил за хозяйкой от конуры, повизгивая, бил хвостом по траве.