— За кого?
— Вот и оно.
— Завербуюсь на лесозаготовки, там и выйду. За лесоруба.
— Ну да. Мать пластом лежит. Отца одного оставишь?
— А что делать?
— Невестись лет до двадцати пяти, допризывники отслужат, вернутся — выйдешь за молодого. И будет у тебя самый молодой муж.
— Так я им и нужна в двадцать пять лет. Да и муж должен быть старше. Вон как мой отец — на шесть лет старше матери.
— Где ты его найдешь, Алена?
— Погожу пока.
Уходила Алена от подруги смятенная, обиженная за Марию, ругая Проню мерзавцем. Вот ведь как в жизни получается, думала она. Проне ли с его, по выражению Алениного отца, рылом кобениться. Ну поет, ну играет, так что ж теперь заноситься до небес? Меру знать надо. Такую девку опозорил, Марию. Чем не невеста, чем была бы не жена, с любой стороны подойди — залюбуешься. Спокойная, домовитая.
Ясное дело, она первая виновата, она пошла на уступки, но совесть-то должен ты иметь. Это надобно подлецом быть от рождения — нарожать с бабой детей и делать вид, что ты ни при чем. Дала бы ему по морде со всего размаху да еще чтоб голова мотнулась. Есть же такие мерзавцы на земле!..
Прокопий в это время работал заготовителем, макулатуру собирал по ближним деревням от Юрковки до Александровки. Соберет, сдаст месячный план — возвратится домой. Живет, по хозяйству матери помогает. Были у него в ту пору по деревням подруги из одиноких женщин, с девками в чужих деревнях Проня не связывался, боясь побоев. Пил он тогда особо много, пел подругам своим песни, играл им на гармони, плясал с ними — веселая жизнь. А в Жирновке ни за кем не ухаживал. В январе, после Нового года, в самые лютые морозы похоронил мать. Морозы держались неслыханные, с туманами, землю рубили топорами, готовя могилу. На похоронах увидели деревенские, как горевал Прокопий по матери. Заготовительство он тут же оставил, более двух месяцев был без работы, трезвый, занимался хозяйством, на деревню не выходил, никто не знал, что делает он вечерами в избенке своей, о чем думает. В апреле определился Проня жирновским лесником, в мае, в цветение, стал выходить с гармонью к тополям. Но грустен был, молчалив, курил все.
Мария ко времени этому родила девочку, дала имя ей, записала на фамилию свою. Двадцать два ей исполнилось как раз. Алене двадцатый шел с осени. Прокопию тридцатый. Готовил он теперь себе сам, сам стирал, баню топил, доил корову, мыл полы. Все ожидали, что долго ему так не выдержать, пойдет он к Марии на поклон, женится на ней — другого выхода у него нет. А она согласится, конечно. Может и покуражится даже, чтобы спесь с него согнать. Но Прокопий не пошел к Марии, и деревню это озадачило.
Однажды вечером догнал Прокопий уходящую домой по переулку Алену, спросил ласково — был он трезв и серьезен:
— Проводить тебя?
— Сама дойду.
— Знаю, что дойдешь. Поговорить надо.
— Нам с тобой, Прокопий, разговаривать не о чем.
— Найдется о чем.
— Шел бы ты лучше к Марии, поговорил.
— Мы с нею давно обо всем переговорили.
— Что ж ты ей сказал, интересно?
— Что сказал, то и сказал. А интересно — спроси у нее.
— И не стыдно тебе, Прокопий?
— Ты меня не стыди. Мне перед тобой стыдиться нечего.
— Не передо мной, а перед Марией.
— А что перед Марией? Что ты мне Марией в глаза тычешь? Стыдишь. Стыдишь меня. Ты ее стыдила? Она столько же виновата, сколько и я. Вас, между прочим, силком никто не заставляет, сами соглашаетесь, а потом… проходу не даете. Она заранее знала, чем все это может кончиться.
— Детей от тебя нарожала, не испугалась. А ты напаскудил и… сбежал.
— Никуда я не убежал, живу с вами в одной деревне.
— Почему же ты не женишься на ней? Гуляли столько.
— У нас с нею такого договора не было.
— Но дети-то твои. Расти будут на твоих глазах.
— Дети мои, но жениться на ней я не женюсь.
— Чем же это она не подошла тебе? Гулять — нравилось, нагулял — разонравилась. Бессовестный ты человек, Прокопий. Вот уж…
— Не бессовестней других. Я с тобой, Алена, не об этом хотел поговорить.
— Это о чем же?
— Давай гулять будем с тобой. По-хорошему.
— Хо, сказанул! Ты еще не нагулялся? С пятнадцати лет гуляешь, а уж под тридцать тебе. Ловок ты, Проня, ничего не скажешь.
— Это мое дело. Сколько хочу, столько гуляю. Никому не в тягость. До сорока буду гулять, а свое выберу.
— Больно разборчив.
— Я всерьез предлагаю.
— За амбары с тобой ходить?
— За амбары не захочешь — не пойдешь. Невестой будешь. Я вот жениться надумал. Понимаешь, Алена?