— Нашелся жених, — тихо, через силу сказала мать. — Нашелся жених, — повторила она и заплакала. — Алена, что же ты говоришь? Для чего мы тебя растили? Кобелина блудящий. Ему бы одно — бабу обрюхатить да убечь. А сам дурак дураком. Трофим, что же ты молчишь? Алена вон замуж наметилась.
— Да не наметилась, мам, вас спрашиваю.
— Нет, он не дурак, как оказалось. — Трофим Лукич бездумно сидел у окна. — А как мать похоронил, к лучшему переменился, на мужика стал походить немного. Не пьет, гармонь оставил, работу справляет добросовестно. Не нравится он мне, Алена, я тебе уже говорил об этом. Не лежит к нему сердце, и все. Видом неказистый, черт знает что. Но это ведь еще ничего и не значит — нравится не нравится. Нам с матерью, может, и не нравится, а тебе по душе. Тебе жить, тебе и думать. Сама что решила?
— Думаю, нужно выходить, ждать нечего, женихов других нет на меня.
— Вот и выходи. Характер у тебя крепкий, держи Проню, чтоб не подмял под ноги, но и сама не шибко гни, а то сломаешь. На равных надобно жить, с взаимным уважением. Вот мы с матерью прожили не в тягость друг другу. Ну, бывало, не поладим, а тут же и разберемся.
— Так то вы с матерью.
— Ох, Алена! — всхлипывала мать.
— И вы так же должны жить. Кураж с него спал, спесь спала, тридцать лет не двадцать, когда всему трын-трава. Остепенился Проня Терехин, всерьез семейной жизнью замышляет жить. Никак я вот одного не пойму, почему с Марией не сошлись они. Не поддайся она ему в девках, он бы сейчас за нею на четвереньках ползал, умолял…
— Ой, Алена! — стонала мать.
— Хочешь, я поговорю с ним сам, а, Алена? Спокойно поговорю.
— Ну поговори.
На второй день в сумерках прямо из кузницы Трофим Лукич направился к Терехину. Проня, управясь по хозяйству, сидел на крыльце, курил. Повернул голову на стук калитки, поднялся, меняясь в лице.
— Здорово были, — сказал кузнец, но руки Терехину не подал.
— Здравствуйте, Трофим Лукич. — Прокопий прислонился к столбцу.
— Слушай, Проня, — кузнец тяжело смотрел на Терехина, и плечи того опускались. — Алена сказала, что ты предлагаешь… Так или нет?
— Так… предлагаю…
— Как же ты намерен жить с нею?
— По-хорошему, Трофим Лукич.
— Прокопий, — кузнец нагнулся к Терехину, и тот прижался спиной теснее к столбцу крыльца, — ты руку мою знаешь, Прокопий? — кузнец поднял, сгибая в локте, правую руку. — Я подкову гну одной рукой.
Терехин молчал.
— Так я тебя, в случае чего, согну как подкову. Понял? Ну?
— Понял, Трофим Лукич.
— Вот и хорошо. Поговорите еще промеж собой. Если разладу не будет — приходи ближе к осени свататься. Да не один, а с добрыми людьми, чтоб все было честь честью. И разговор наш запомни…
Давно уже нету ни матери, ни отца, ей уже не двадцать, а тридцать семь, сыну шестнадцать, сама Алена не та, не тот совсем Прокопий, да и жизнь не та, несравнима с прежней. Он оказался слабым духом, Прокопий, не возражал и не противоречил ей ни в чем, Алене было от этого скорее досадно, чем приятно, но она ничуть не пользовалась, не злоупотребляла уступчивостью мужа, ей было даже стыдно помыслить об этом, в большом и в малом обращалась к нему, советуясь, как к мужу и хозяину, видя, что Прокопию нравится такое отношение к нему, и Алена этим успокаивалась. Дважды за прожитые годы воспротивился Прокопий, настоял на своем.
Перед приходом сватов Алена сказала Прокопию, встретясь:
— Я все продумала, Прокопий. Засылай сватов, приходи сам. Замуж я за тебя пойду. Был у меня разговор с Марией, был с родителями. Попробуем, что из этого получится. Не поживется — разойдемся, случается и такое. Но у меня условие. Регистрироваться станем — оставлю свою фамилию. Родится сын — назову Трофимом, в честь отца, запишу на свою фамилию. Будет Трофим Чугаев, продолжатель нашего рода, Чугаевых. Такая вот у меня просьба к тебе.
— Нет, — сказал Проня, — этим ты меня обидишь. Неуважение покажешь к фамилии моей, а она ничем не хуже других. Сына мы родим, даст бог, — называй его именем отца своего, но фамилию пусть носит он отцовскую, мою фамилию, я тоже хочу, чтоб фамилия моя подольше сохранилась. Право ты, конечно, имеешь оставить свою, но никто не делал так по деревням, вспомни, ни в нашей, ни в каких других по Шегарке деревнях, а их вон сколько.
Алена — к отцу. Тот выслушал дочь, подумал, сказал, усмехнувшись:
— Задумала ты хорошо, Алена, но надо бы сейчас согласиться с Прокопием. Негоже совместную жизнь с первых дней начинать с обид. Фамилия наша славная, и жалко, что брата нет у тебя. Возьми фамилию мужа, а родится сын, назовешь в честь деда, и за то от меня спасибо. Соглашайся, еще успеете нассориться.