— Да вспомнишь.
— Приходи во Вдовино, фильмы чуть ли не каждый день. Или приезжай — конь есть, телега. А то и в седле, верхом. Может, она будет играть, увидим. Хорошо бы тебе показать ее.
— Разве что на телеге…
— Когда плясали мы с тобой в тот вечер, поглядел я на тебя и вспомнил артистку. Вот, думаю, похожи люди, будто близнецы-сестры, только одна в Москве живет, в кино снимается, а вторая в Жирновке, телят пасет, траву косит. Жалко, что ты в кино не бываешь.
Алена смотрела сверху на рослого, набирающего уже мужскую силу парня, на развернутые плечи его, юношескую шею, длинные мускулистые руки, крепко и умело держащие вилы, на выгоревшие, почти белые, спадающие на лоб волосы, и вспомнила, как два года назад, осенью, по заморозкам уже, вернувшись со службы, пришел он к ним, Терехиным, приглашать в гости.
Подросший заметно за три года службы, раздавшийся в плечах, возмужалый Генка Шабрин стоял около дверей освещенной передней, а Алена и Прокопий с улыбкой смотрела на него. Здороваясь, Генка подал им руку, сначала Алене, потом Прокопию и тут же, надев снова перчатки, сделав серьезное лицо, выпрямившись, став еще более прямым, вскинув правую руку к краю сдвинутой на бровь бескозырки, сказал громко:
— Старшина второй статьи Геннадий Шабрин вернулся после окончания трехгодичной службы на русском флоте и приглашает к себе в гости сегодня в девятнадцать ноль-ноль, то есть в семь часов.
А сам такой ладный в матросской форме. Строгий черный бушлат на нем с медными пуговицами, широкие отутюженные брюки закрывают начищенные ботинки, бескозырка с якорями на ленточках, на руках перчатки кожаные тонкие. Не выдержав тона, рассмеялся Генка, и Алена с Прокопием рассмеялись.
— Прокопий Савельевич, гармонь возьмите, — попросил Генка. — Попоем, попляшем. Ребята вдовинские будут. Играть не разучились еще?
— Попытаюсь вспомнить, если и забыл, — улыбался Прокопий.
— Ну, я пошел тогда. Значит, не опаздывать. Мать пельмени готовит.
А гостей немного всего собралось — трое вдовинских девчонок, трое парней, товарищей Генки по школе. Да Алена с Прокопием, да Генка с матерью, всего десять человек. Сдвинули на середине горницы два стола, сели. Долго сидели, собрались — еще семи не было, а разошлись за полночь. Девчонок Алена к себе забрала ночевать, а ребята у Шабриных остались. На второй день часов с девяти до полудня — продолжение. Играл Прокопий отменно, как и в молодые годы, ничего не забыл, только петь уже не мог. Пели остальные, плясали. Плясали и по одному, и кругом, и кто с кем хотел, и на вызов, и на спор, кто кого перепляшет. И тетка Устинья плясала со всеми.
Генка в форме. Форменка на нем с откидным, в синих полосках воротником, тельняшка, волосы на лоб. Сам веселый, смеется…
— Теперь со мной плясать, Алена Трофимовна, — пригласил Генка, шагнув к порогу, снял с вешалки бескозырку, надел, сдвинув на бровь, концы ленточек зажал зубами, подмигнул Алене и прямо от порога пошел вприсядку под неумолкавшую гармонь. Не видела до армии пляшущего Генку Алена, а тут… Ох и плясали, каблуки только выстукивали. Раскинув руки, выбрасывая ноги из-под себя, ходит присядочно вокруг Алены, вдруг вскинется во весь рост, ударит ладонью о ладонь, и каблуками на одном месте, и плечами в лад гармони, и плечами. А потом угодили они за столом друг против друга, потянулся Генка чокаться к Алене, и та увидела, что смотрит Генка на нее уже другим взглядом, смотрит как на женщину. И страшно, и приятно стало ей. Сразу же засобирались они с Прокопием уходить домой, прощаться стали, девчонок звать к себе…
— Гена, как стог?
— А вот слезешь — полюбуешься. Довершивать начнем?
— Сколько сена наберется?
— Навильников шесть добрых. Подскребу вокруг, стог очешу слегка.
— Как раз и завершим.
— Голова не кружится на высоте?
— Разве это высота — восемнадцать копен.
— А помнишь, Тамара Споялова падала со стога?
— А-а, удачно упала, не ушиблась. Ген, скажи мне, что ты о жизни вообще думаешь? Простыми словами, доходчивыми.
— Не понял, Алена Трофимовна.
— Ну как жизнь сам понимаешь? Душой. Приходилось задумываться?
— Ну а как же. Наверное, Алена Трофимовна, каждый нормальный человек непременно задумывается. Кто он такой? Зачем родился? Для чего живет? Откуда земля взялась и все то, что за ней? Откуда сам человек взялся?
— О-о! — почти застонала Алена.
— Ты что, — Генка поднял голову, — вилами зацепил?