Я не умер. Видно, не суждено было. Наступили погожие дни, выросла трава. Крапиву мы ели вволю, ели и другие травы. Меня остригли наголо, вымыли в бане, переодели в чистое, вынесли под окна, на солнце. А позже я и сам стал выбираться из избы. Но от класса своего отстал, от тех, с кем перед сентябрем записывался в школу. Год был полностью пропущен, хотя вины моей в этом никакой не, было. Жалко было пропущенный год…
Когда я окреп и мог передвигаться самостоятельно, мы с матерью сходили на кладбище проведать Юлю. Мы пошли прямо через луг мимо перелесков напрямую от нашей избы. На лугу я нарвал цветов. Сам бы я не догадался, но мать подсказала:
— Давай, Кирюша, нарвем побольше цветов и положим Юле на могилку.
Мы так и сделали. И отец побывал на кладбище. Он пошел один, после нас. Не знаю, помнил ли он Юлю, а если и помнил, то как, ведь она была совсем маленькая в дни его ухода на войну. Помнил, конечно, но я его об этом никогда не спрашивал. И сам он молчал.
Так мы и жили. Мать продолжала работать на ферме дояркой — доила коров, поила их, раздавала корм, выбрасывала из коровника навоз. Летом и осенью между дойками косила она с другими бабами траву, жала рожь и пшеницу, скирдовала солому, делала всякую другую работу, что заставляли. В сентябре я заново пошел в школу, в первый класс. И отец занят был делом, подрабатывал на дому, хотя еще в госпитале определили ему инвалидность, назначив пенсию. Но отец не хотел сидеть дома просто так, ничего не делая. Он принялся ремонтировать конскую сбрую — хомуты, уздечки, седелки, вожжи. Раз в неделю конюх привозил отцу сбрую, требующую ремонта, а починенную забирал. Самому конюху и на конюшне хватало забот. Ремонтировал отец и шорки — бычьи хомуты. Ездовых коней на конюшне к концу войны оставалось всего несколько пар, больше было маток с жеребятами, их берегли, ездовых зимой не старались особо нурить работой, выкармливая до весны — весной лошадей впрягали в бороны, в сеялки, пахали на них. Зимой за сеном, за соломой, за дровами ездили в основном на быках. У быка упряжка одна — шорка на шее, ни уздечки, ни вожжей, ни седелки не нужно.
Вернусь из школы, матери нет, в избе тепло, пахнет кожей, варом — им отец просмаливал дратву. Отец сидит напротив окна, где достаточно тепло и светло, на перевернутом табурете, легонько постукивая молотком по краю хомута, обминая кожу. Мы поджидаем мать или обедаем вдвоем, во время еды отец интересовался, как прошли занятия в школе, спрашивала ли меня учительница и по какому предмету, как отвечал я и какую оценку получил.
После обеда садился выполнять домашние задания и ежели не мог самостоятельно решить задачку либо пример, то обращался за помощью к отцу, но он не подсказывал, а начинал объяснять, подводя к решению так, что я и сам догадывался. И удивлялся, как это не сообразил раньше — все было так просто.
— Ну а теперь давай почитаем, — говорил отец, видя, что по арифметике и русскому языку я все сделал. — Что вам задали по чтению? Вот это? Начинай. Да не торопись, правильно выговаривай слова, не проглатывай их. Читай с выражением, чтобы каждый слог отчетливо слышен был. Так, молодец! Прочти еще разок!
Читать я выучился еще в прошлом году, читал с охотой, а отец слушал. Слушал он внимательно, поправлял, если я ошибался и не как следует произносил фразы. Отец и сам любил читать вслух, иногда читал нам с матерью вечерами, и довольно хорошо — «складно», как говорила мать. Хотя образование у отца было всего четырехклассное, книги отец понимал.
— Запишись в школьную библиотеку, — советовал он еще в начале учебного года, — бери интересные книги, приучайся читать не для учительницы, а для себя. Книги тебе во многом помогут в жизни, поймешь потом. Да ты и сейчас уже взрослый, девятый год расчал. Учись старательнее, думай…
— Тять, можно пойти на улицу поиграть? — спрашивал я, сложив в клеенчатый портфельчик учебники и тетради. — Возле избы поиграю.
— Можно, — разрешал отец, — только помоги мне сначала. Отрежь вот этот кусок кожи, — он подавал косой, остро отточенный сапожный нож, обмотанный по рукоятке тряпкой. — Видишь черту? Веди смелее ножом, крепче держи руку. Та-ак, молодчина. Теперь пробей здесь хомутину гвоздиками в два ряда. Да смотри, чтобы ряды ровные получились, а гвоздики не загибались. Пробил? Ну-ка! Возьми клещи, выдерни вот этот гвоздик, забей новый. Еще осталось нам с тобой, Кирюша, дратву просмолить. И все, побежишь играть. Привяжи один конец к дверной ручке, чтобы удобнее было. Второй конец я буду держать, а ты смоли по всей длине варом. Не жалей вару, крепче дратва получится, дольше продюжит — не промокнет, не сгниет…