— Чего ты злишься-то опять?
— Порядки твои надоели. Совсем девку распустила. Вот только и радость Катя, одна-единственная нормальная, серьёзная выросла.
— Нормальная, — недовольно пробурчала жена, покосившись на Катю. — А ту уже и за дочь считать скоро перестанешь, только претензии одни предъявляешь. Ещё и удивляется, чего она дома не бывает? А чего ей домой-то приходить, коли отец только и пилит.
— А как к ней относиться? Если я её вижу минуты какие-нибудь. Вечно у неё дела, не допросишься ничего. Попросишь, чего сделать — некогда, с подругами туда-сюда надо! Скажешь сделай это, ты тут — нечего, мол, молодая ещё, успеет. Ну, и как тут не пилить?
— Ладно, разошёлся. Поел, что ли?
— Пожрёшь тут! — встав из-за стола, ответил он.
— Папка, ну, чего ты к ней пристал, — подойдя в комнате к отцу спросила Катя. — Пускай, ты же знаешь её характер? Чего вам всё не живётся?
— Эх, дочка. Только ты у меня одна радость. Поживёшь, узнаешь жизнь, поймёшь меня, — обняв её ответил Алексей.
***
— Ну, чего, Алексей, заканчивай. Пошли обедать, — как-то, через несколько дней, в обед, подойдя к нему, сказал Вальков.
— Да я домой, в село.
— Так и мне по пути. К сестре схожу, у ней и пообедаю.
Деревня располагалась недалеко от села, где сейчас жили Алексей с Машей, разделяло их то самое подсолнуховое поле. Проходя через поле, Вальков, так же, как когда-то Алексей, остановился, грустно посмотрев на зреющие подсолнухи.
— Что с вами, Алексей Григорьевич?
— Да так. Вспомнилось. С полем этим многое связано… Ну, пошли. Ты же тут не далеко, говорил, живёшь? — чтобы как-то отвлечься от грустных мыслей спросил он у Алексея.
— Да, вон дом, третий с краю. Давно здесь не был, немного обветшал, сейчас вот потихоньку ремонтирую. А вон, кстати, Маша, жена моя, — он кивнул на девушку, идущую вдоль поля. Она, увидев их, остановилась, помахав рукой.
— Здравствуйте, а вы, наверное, Алексей Григорьевич? Мне Лёша про вас рассказывал. А я Маша, — с улыбкой сказала она. — А вы может к нам зайдёте? Пообедаете с нами?
— Да я вообще-то к сестре хотел сходить, в деревню, — он, глянув на блеснувший на пальце Маши перстень, вдруг изменился в лице, задумавшись.
— Маша, а откуда это у вас? — кивнув на перстень, спросил он.
— Это мне Лёша подарил.
— Это мне от матери досталось. Ей сестра — тётка моя — подарила, когда я родился. Тётя Сима говорила, что он наследственный. Ну, мне он зачем? Я его Маше и подарил, — с нежностью посмотрев на Машу ответил Алексей. — А почему вы спросили?
— Знакомый какой-то. Мне кажется, что я его уже где-то видел, только вот не вспомню, где.
— Странно, может похожий какой был. Мать его никогда не надевала. Показала один раз, когда я маленький был, а потом тётке отдала, когда уезжала. Это мне потом тётя Сима рассказала, как и про сам перстень. Она недавно только мне его отдала, а до этого прятала где-то.
— Может и похожий, — ещё раз глянув на палец Маши, задумчиво ответил Вальков. — Но всё-таки мне кажется, что именно этот я видел. Ну, ладно, вечером зайду к сестре, не успею уже, наверное, до конца обеда.
— Пойдёмте тогда к нам. Здесь ближе, — предложил Алексей.
— Крепкий дом, — стукнув по стене сказал Вальков. — Видно, на века построили.
— Дед строил, отец отца. Только подремонтировать всё равно надо. Всё времени не было сюда приехать, а тут решился. Вместо дачи будет.
— Ты, если чего, скажи, помогу тебе. Хороший ты парень Лёшка, — вздохнул он.
— Идите обедать, я вам разогрела, — крикнула им Маша.
Они вошли в дом. Вальков, подойдя к стене, на которой висели фотографии, спросил:
— Это они? Отец с матерью? — кивнув на одну из фотографий и посмотрев на Алексея спросил он.
— Да, они. А это тётя Сима и её муж, — показав на другую фотографию ответил он. — Тётя Сима рано овдовела, он утонул, так и жила всю жизнь одна. Растила нас с Серёжкой, её родным сыном. — Вы их не знали?
— Отца, вроде, видел, а мать нет, не помню. Ты чего-то на них-то не очень похож? — улыбнувшись спросил Вальков.
— Говорят, на кого-то из родни, — опустив голову ответил Алексей. — Пойдёмте поедим, а то время идёт, не успеем на работу.
С тех пор Вальков стал частым гостем в доме Алексея и Маши. Стал помогать ему с ремонтом и благоустройством дома. Он и сам не знал, почему его так тянет к этому парню. То ли давнее, так и не сбывшееся желание иметь сына, то ли ещё в чём была причина.
***
— Ты чего-то уж больно часто допоздна стал работать? Совсем скоро дорогу домой забудешь? — спросила как-то жена у вернувшегося поздно вечером Алексея Валькова.
— Ревнуешь, что ли? Поздно уж. Раньше не гулял, сейчас, думаешь, решился?
— Ревную, не ревную, но скоро люди уж судачить начнут, как в глаза-то им смотреть буду?
— Люди, люди, — зло пробурчал Алексей. — Тебя только общественное мнение и интересует. Дочерью лучше бы занималась. Опять, небось, дома нет? Всё шляется где-то?
— Шляется! Сам-то не шляешься?! Всё тебе не так! Ты хотя бы обо мне подумал! Я что, тебе чужая, что ль?
— Я тебе уже не раз говорил! Что тебе ещё объяснять? Сама не веришь! Только толку-то тебе рассказывать? Парню я помогаю. Кто ему ещё поможет? Сирота, можно сказать, при живых родителях. Молодой, не опытный. Жена что ли, на сносях, ему помогать будет дом ремонтировать? Надоела уже эта старая песня, каждый день одно и тоже — куда, где, зачем! Всё!
— Ужинать будешь? Или там уже поел? — всё ещё злобно спросила она.
— Поел уже. Устал я, спать хочу.
На душе у неё было всё равно как-то не спокойно, как будто какое предчувствие тяжёлым камнем легло на сердце. Почему, она никак не могла понять. Муж никогда не давал повода ревновать. Хотя и не любил её, и она это знала, но и не изменял. Ночью, то ли от переживаний, то ли просто от усталости, уснула она крепко, а утром всё вернулось по новой. Снова тяжесть и нехорошие предчувствия.
«Только бы с Ксенькой ничего не случилось, — боясь, подумала она. — Одна в жизни отдушина — дочка».
Даже на работе, на людях, стоя за конвейерной лентой, отвлечься она так и не смогла. Это и заметила подруга и коллега Люба.
— Ты чего-то сегодня какая-то молчаливая, прям? Чего случилось-то? — подойдя к ней в обед спросила Люба.
— Не знаю, чего и думать, прям, — задумчиво ответила она. — Лёшка, чего-то. Приходит поздно, говорит, что этому парню — ученику своему — помогает.
— Думаешь, завёл кого? Вроде, не такой. Столько лет живёте, повода-то вроде и не давал ни разу, — удивлённо посмотрев на неё ответила Люба.
— Да какое там. Он свою — Катьку — забыть не может. Всё время помнит. Столько лет живём, а всё забыть не может. Дочку вон, старшую, в честь неё даже назвал.
— А чего хоть с ней случилось-то? Чего они разбежались-то?
— Да не разбежались они, — тихо, как будто боясь чего-то, начала Валькова. — Пропала она. Говорят, утопилась, на берегу реки, ну, около деревни, где он родился-то, нашли платок её, а там течения какие? Говорят, унесло, так и не нашли.
— Как же он с тобой-то сошёлся? При такой любви-то?
— Так и сошёлся. Можно сказать, если бы сама не подтолкнула, и не женился бы. Да и поздно было отказываться, Катькой уже ходила.
— Слушай, а ведь говорили, что, вроде, Катя-то эта с животом была? Ты же, вроде, знала её, общались, вроде?