* * *
- Два ребра, разрыв левого яичника, небольшое сотрясение... Больше ничего серьезного: ссадины, гематомы. - Дежурный хирург хмуро смотрел в сторону. - Дело преходящее. Будет жить. Фокин продолжал сверлить его глазами, возвышаясь молчаливым мрачным утесом - метр девяносто - посреди больничного холла. - Что еще? - Еще... - Еще что?! - рыкнул он. Доктор пожал плечами. - Не знаю. Мазки взяли. Когда биология будет готова, может, и прояснится... Это уже не по моей части. Фокин плотно закрыл глаза. Он первый зашел в подвал и все видел. Для него все было ясно. - Говорить с ней можно? Хирург замялся. - Только следователю. - Я и есть следователь! Отодвинув врача корпусом, он протиснулся в обшарпанную дверь. Палата была большая, коек на двенадцать. Стоны, бред, острые запахи лекарств и человеческой боли. Жена лежала у стены, невероятно бледная и потускневшая - подбитая райская птица, оплетенная какими-то уродливыми трубками, шею обхватывает высокий гипсовый воротник ("Что-то с шеей, а этот коновал ничего не сказал", подумал Фокин), вокруг губ - синий венец кровоподтека. Или засоса? - Наташ. Он нашел ее руку под одеялом. Наташа открыла глаза. В них была пустота и ужас. - Сколько их было? - спросил Фокин. - Ты рожи их запомнила? Наташа смотрела перед собой. Губы дрожали. - Не бойся. Я их на куски порву! Глаза снова закрылись. Фокин знал этот "синдром потерпевшего". Бегство от действительности, боли, стыда. - Двое, - сдавленно произнесла она. - Сначала один, потом другой... Лиц не видела, было темно... - А говорили что? - Вопросы задавал не убитый горем муж, а следователь. Или, скорее, мститель. - Пугали. Говорили, чтоб уезжали. Вспомнили какого-то Татарина. И еще... Один сказал, что это не приказывали... Она зарыдала. Сначала тихо, потом все громче. - Уедем отсюда... Сегодня же! Сейчас!! Наташа кричала во весь голос, но получалось хрипло и тихо. Фокин развернулся. У двери немым укором стоял доктор. - Сделайте укол, - приказал майор. - И переведите ее в нормальную палату. Где у вас главврач?
* * *
- Так почему ты пропадал целых шесть лет? Я спрашиваю, спрашиваю, а ты не отвечаешь... Тонкие пальцы с острыми коготками прошлись по животу, скользнули ниже... Но Макс был опустошен до предела и ничего, кроме щекотки, не испытывал. - Меня сбила машина, и я потерял память. В командировке, в Тиходонске... Лежал в психушке, потом работал на заводе... Понемногу пришел в себя и вернулся. Маша фыркнула и убрала руку. - Вот тебе раз! Ты же работал дипкурьером и ездил в Париж, Нью-Йорк, Амстердам... Как ты попал в этот зачуханный Тиходонск? Что это за командировка? Да и вообще... Странно как-то! Ты не хочешь сказать мне правду? - Это и есть правда. - Макс сел и быстро надел трусы. - Хотя ложь могла быть гораздо убедительнее. Но я проголодался. - Давай сходим куда-нибудь поужинать. А то мы уже второй день не выходим из дома - разве это правильно? - Давай. - Макс подошел к окну и осторожно выглянул из-за занавески. Сгущались сумерки, снег отливал голубизной. Припаркованные возле дома машины казались пустыми. - Ты кого-то боишься? Маша тоже встала, прошлепала босыми ногами, прижалась к спине всем телом. Какие-то фигуры маячили на другой стороне улицы, но чувства опасности они не вызывали. - Нет. Просто я давно не был в Москве. Отвык... В подъезде напротив мелькнул огонек сигареты. Место для засады, в принципе, очень подходящее... Из подъезда выскочил долговязый подросток, не выпуская сигареты слепил снежок и, спрятавшись за деревом, стал поджидать приятеля. Все чисто. Похоже, что никто не идет по следу. Пока. Впрочем, может быть, взрыв оборвал преследование... - Так мы идем? - Конечно. Собирайся. А я пока новости посмотрю. Макс включил телевизор. Но про вчерашний взрыв ничего не услышал - хватало сегодняшних событий: расстрелян из автоматов автомобиль известного банкира, в подъезде собственного дома убит депутат, брошена граната в бар "Пингвин". Об этом рассказали вскользь, как о делах привычных и не заслуживающих особого внимания. Основной проблемой являлась экономика, которая сводилась к одному вопросу: даст Международный валютный фонд очередной кредит России или не даст. По всему выходило так: дадут - будем жить припеваючи, не дадут - пропадем! Потом бойкий журналист стал комментировать новую потребительскую корзину непродовольственных товаров: - Теперь женщинам достаточно иметь три пары хлопчатобумажных трусов на два года, четыре пары колготок на год и одну пару сапог на пять лет. "Тампаксы" и прокладки в необходимый минимум не входят... - Что он говорит? - Маша докрасила губы и спрятала помаду в изящную сумочку. - У меня колготки рвутся каждую неделю, а то и через день... Ну, я готова! Переступая через порог квартиры, Макс почувствовал себя неуютно. Не было того чувства уверенности, которое сопровождало его в чужестранных городах во время самых рискованных операций. Спускаясь по лестнице, Макс понял, в чем дело. Он привык, что в кармане всегда лежит "стрелка" - уникальное супероружие, существующее лишь в нескольких экземплярах на всем земном шаре. Но его "стрелку" отобрал Куракин перед самым взрывом. И где она сейчас, даже невозможно предположить.
Глава 2
ОПАСНЫЕ НАХОДКИ
Савик пожил, Савик знает. Когда крутил баранку в налоговой, сам видел, как прикинутые в кожу и кашемир торгаши и деловики разных мастей заполняют свои декларации" Собственными глазами видел. Потеряв обычную важность и значимость, толпятся в коридоре, потеют от натуги, вглядываясь в непонятные надписи и графы, напряженно краснея сытыми рожами, лупят по клавишам калькулятора... Даже мобильники их тренькают униженно и нечасто, им сейчас не до мобильников: напрягаются, корябают что-то дорогими авторучками, да все без толку - только бланки испортят. Потому и улыбаются заискивающе девчонкам-инспекторам, задабривают мелкими дачками: помогите правильно посчитать да заполните как надо! Во как стремятся отдать свои денежки! Не какие-нибудь жалкие тридцать долларов - тысячи платят! Тысячи. Савик сам видел, в натуре. А ведь налоговики не приходят к ним домой с паяльниками и молотками, не угрожают повесить за яйца на люстре. Добровольно платят. Вот это сознательность! А правительство недовольно, только и кричат: налоги! Налоги! Мало собрали, надо больше! А бедный деляга сидит голый на кровати, выключателем щелкает, жена видит толку с него не будет, повернулась на другой бок, вибратор расчехлила... Это Савик уже по телеку видел. Мужик заплатил, а с него еще требуют, довели, что шишка на полшестого смотрит... Все им мало! А пусть бы посмотрели, как Савик с первого по седьмое каждого месяца обходит ларьки в районе метро. В этих комках сидит настоящая перхоть. Мелочь, отбросы. Никто из этой перхоти не придет сам, не станет в очередь и не скажет: вот, возьми, пожалуйста, Савик, несчастные тридцать баксов, передай их кому надо, мы свой долг выполняем честно! Больше того, когда к ним приходишь, без всякой очереди - и то норовят увильнуть! А ведь знают, что в случ-чего и до паяльника дойти может... И что? Да ничего! Пока за горло не схватишь - не почешутся. Ни совесть, ни очко у них не взыграют, им накашлять на все... Вот с такими мыслями Василий Савицкий, он же Савик, двигался по серым московским улицам, направляясь на очередной обход. Он - контролер, даньщик, такая у него работа. Заодно за порядком присматривает на своем участке. Раньше с каждой точки шестьдесят платили, теперь Директор снизил - кризис! И что? Поблагодарил кто-нибудь? Хрен тебе! Все равно приходится клещами вырывать. Савик тихо ненавидел свою работу. Не то чтобы ему не нравилось, когда ларечники, завидев его, меняются в лице, Начинают суетиться, сигареты предлагают, пиво... Пиво Савик любил, это да, и всякие там разноцветные безделушки, а особенно - дрыжики страха и уважения на мордах. Приятно. Среди этой братии иногда попадаются смазливые девчонки, приехавшие из провинции покорять Москву. Савик называет их "сенокосилками". По первому разу многие дуры думают, что можно натурально сэкономить тридцатник, если закрыть картонкой окно и сыграть с даньщиком в "туда-сюда". Савик не особо их разуверяет: дают - бери... Но когда приходит время сбора, поблажек никому не бывает. Деньги на стол, и все. Жаловаться некому, а если дело пойдет на принцип - что ж, ночью стекла окажутся выбиты, а товар рассыпан по улице. И теперь незадачливой "сенокосилке" придется не только долг возвращать, но и хозяину возмещать убытки. Вот так. Плати налоги - и живи спокойно. А ненавидел Савик свою работу по одной простой причине: это была грязная и плохо оплачиваемая работа. Как овец пасти на пастбище. Юрик Маз бригадир, его непосредственный шеф, в конце месяца требовал с Савика деньги точно так же, как Савик требовал с ларечников. Чтобы все сходилось по ведомости. А с Юрика Маза требуют его старшие - Директор или Смольский. Круговая порука. Если не получил с кого вовремя долг, задержал платеж получай втык и плати из своего кармана. Без поблажек. Савику в ноябре стукнуло двадцать два, и некоторые из его дружков-сверстников уже ходили в "торпедах", одевались в кожу, носили пейджеры, ездили на стареньких иномарках. При встрече они снисходительно похлопывали Савика по плечу, спрашивали: "Ну как ты, все пасешь своих ларечников?" Да, Савик пас этих мерзких торгашей. Чтоб их разорвало... Ларьки почетным караулом выстроились в два ряда вдоль асфальтовой дорожки. Полки за стеклянными витринами прогибаются под тяжестью товара. В окошках мелькают напряженные лица. - Привет, Савик. - Привет... Все в порядке? Никто не наезжает? - Все нормально. Савик неторопливым шагом идет дальше. Конечно, нормально. Территории давно поделены, здесь на всех может наехать только он сам, больше никто не сунется. Но он наезжает только на должников. На сегодняшний день таких двое - Нинка и Глеб. Нинка - сисястая крашеная корова в спортивном трико - сама выскочила ему навстречу, ткнула в руку несколько затертых десяток и пачку "Мальборо" в придачу - мол, извини за задержку. - Ладно, - проворчал Савик и усмехнулся. - Лишь бы у тебя задержки не было... Нинка скривила губы и вернулась обратно в свое стойло. С Глебом дело обстоит сложнее. Он торгует польской косметикой и всякой канцелярской ерундой; товар не первой необходимости, а цены кусаются. Когда доллар скакнул вверх, дела у него пошли хуже некуда, собирается даже ларек продавать. "Это твои проблемы, - объяснил ему Савик. - Плати деньги и сваливай хоть в оффшорную зону Ингушетию. Иначе от твоей палатки одни угли останутся". Глеб знал, что Савик слов на ветер не бросает, - сегодня обещал расплатиться. Комок Глеба стоял последним в ряду. К его окошку прилип какой-то алкаш в грязной измятой куртке. - Не, так ты смотри внимательно: я ж тебе не говно хочу всучить, это ж фирма - за километр видно! В своей грязной ладони алкаш сжимал массивную шариковую ручку. - Ты только глянь на ободок! - восклицал он. - Ты глянь, и тебе сразу станет все ясно!.. Ну ладно, давай двадцать пять, так и быть! Савик подошел к окошку, небрежно оттолкнув люмпена в сторону. - Какие новости? Еще не съехал? - вяло поинтересовался он. Лицо ларечника враз окаменело. Затем губы растянулись в кислой улыбке, глаза забегали. Опытным взглядом профессионала Савик сразу определил: деньги у него есть. - Привет, Савик, - слегка запинаясь, сказал Глеб. - Какие могут быть новости? Торговля из рук вон, и покупателя на эту клетуху тоже никак не найду... Ты, может, зайдешь - сделаем по маленькой? - Деньги, - произнес Савик и со скучающим видом посмотрел в сторону. Алкаш стоял, раскачиваясь, и что-то бубнил себе под нос. - Понимаешь, я надеялся перехватить у тещи полсотни, но она сегодня, как назло, уехала в деревню... - пробормотал Глеб. - Деньги, - повторил Савик. По своему богатому опыту Савик знал: главное, не вступать с ними ни в какие разговоры, пусть даже о погоде или футболе, потому что все постепенно сведется к больным детям, проискам налоговиков и в конечном счете тебе дадут понять, что ты отбираешь последние крохи и обрекаешь все семейство на голодную смерть. Савик пожил, Савик знает. Из окошка донесся покорный шелест бумажек, следом показалась рука Глеба с двумя зелеными банкнотами: десятка и двадцатка. Савик аккуратно спрятал деньги в карман и, усмехнувшись, сказал: - А вот теперь можно и по маленькой. Как говорится, слово не воробей... Глебу ничего не оставалось, как отпереть дверь и впустить даньщика внутрь, а затем достать из угла початую бутылку "Столичной" и аппетитно нарезанный кусок свиной грудинки. Весело забулькала прозрачная жидкость. - Не, мужики, купите, а? Серьезно говорю. Снаружи в окошко просунулась синяя ряха. Испещренный красными прожилками нос, уловив желанный запах, беспокойно дергался. - Ты еще не ушел? - проговорил Глеб, подавая Савику наполовину наполненный стакан. - Ну ладно, мужики, - алкаш потерянно шмыгнул носом. - Уступлю за двадцать рябчиков. Аккуратно отставив мизинец, Савик выпил водку. Поставил стакан, зарядил рот куском душистой сочной свинины и, неторопливо прожевав, сказал: - Что там у тебя, покажь. Савик взял ручку, повертел, осмотрел со всех сторон, мазнул по пальцу, оставив отчетливый синий след. Дома у него скопился изрядный запас разных "шариков" с надписями "Made in China" и "Made in Thailand" - этим дешевым барахлом его всегда исправно снабжали ларечники, равно как сигаретами, презервативами и баночным пивом - что, однако, еще никого не спасло от необходимости вовремя платить дань. Но ручка, которую держал сейчас Савик, явно не из этого пестрого ширпотребного ряда. Это была дорогая вещь - Савик сразу понял, едва взял ее в руки. Удивительно только, что Глеб не просек, он как-никак специалист... ну да ему не до того было, бедняге. Здесь не было никакой мишуры, никаких надписей, все строго, просто и со вкусом. Корпус из твердой полированной древесины, темные прожилки. Желтый конический наконечник, посередине корпуса желтый блестящий ободок из желтого металла, такой же ободок, только потоньше - на колпачке. От верхнего ободка к нижнему протянулся массивный стреловидный зажим цеплять за карман. Вот и все. Качественные и ценные вещи всегда отличает отсутствие излишеств. - Где спер? - деловито поинтересовался Савик. - А чего сразу - спер? - обиделся алкаш. - Нашел я ее! В сугробе, вчера, когда здесь автобус взорвали. Я сразу понял - клевая штучка! Савик еще раз осмотрел ручку, покрутил небрежно, демонстрируя полное равнодушие, затем веско произнес: - Говно. Синяя ряха в окошке болезненно дернулась. - Ну хоть червонец... Савик взял из картонной коробки использованный чек, пристроил на колене и попробовал накорябать там свою роспись. Ручка оставляла лишь бесцветное углубление на бумаге. - Ах ты гад, да она не пишет! - проревел Савик. Крепкий кулак прочертил в воздухе короткую линию и врезался в сизый нос алкаша. - Пошел вон! Еще сунешься - башку отверну! Глеб снова наполнил стаканы. Из сумки появился пучок зеленого лука и бутерброд с холодной яичницей - наверное, жена накрутила утром. Гулять так гулять! Савик хорошо знал этот тип людей, которые привыкли подчиняться обстоятельствам, а потом все свои неудачи списывать на те же обстоятельства. Пять минут назад Глеб ненавидел его, Савика, лютой ненавистью, готов был, наверное, в глотку вцепиться. Но - боялся. И деньги отдал. Потому что привык быть жертвой, перхотью, так для него удобнее. Сейчас он расслабился и скоро начнет жаловаться на жизнь, бить себя кулаком в грудь и рассказывать, рассказывать... Словно на исповеди перед батюшкой. Чудной народ. Савику до лампы все эти излияния. Он выполнил план на сегодня, получил долги, а сейчас пьет и закусывает на халяву. Вот и все. Если Глеб думает, что после двух стаканов они станут друзьями, что завтра там или послезавтра Савик как-то по-особому поздоровается с ним или спросит: ну как теща, не поправилась? - то он глубоко ошибается. Это точно как с этими "сенокосилками". Ты даешь - я беру. А налоги платить все равно надо. - Я ведь, можно сказать, случайно сюда попал, - начал Глеб, осушив стакан. - По недоразумению. Стечение обстоятельств. - Он разрезал бутерброд надвое, половину подвинул Савику, половину отправил в рот и торопливо прожевал. - Это вот все... Торговля, касса, кремы, шампуни, лосьоны... Не мое это, Савик. У меня ведь высшее образование. Я автотракторный закончил, тогда это считался хороший факультет, в советские времена на ЗИЛе мастерам всегда прилично башляли... А тут - на тебе. Я только два года и успел проработать после диплома, как все посыпалось... А тут тесть как раз умер, теща к нам переехала из Мурманска. В "полуторке", представляешь - мы с женой, две дочки и теща со своим сахарным диабетом... Ты почему не пьешь, Савик? - Гля, только что писала, а теперь не пишет, - рассеянно сказал контролер, продолжая рассматривать ручку. Чем больше он на нее смотрел, тем больше убеждался, что ему удалось отхватить настоящую вещь. Что-то было в ней... Может, эти плавные линии, создающие ощущение завершенности, "правильности" какой-то, может, сочетание темного полированного дерева и желтого металла, а какой металл тут может быть? Савик не первый день живет И слышал про золотые "Паркеры"... И увесистая... Он прикинул на ладони. Да, в самом деле, ручка показалась Савику несколько тяжеловатой для своего размера, значит, желтые прибамбасы и вправду золотые! Сколько же она может стоить? Жалко, конечно, что не пишет. Савик попытался развинтить ручку, но она почему-то не поддавалась. - ...не пьешь? Савик поднял голову и посмотрел на Глеба. - Как это - не пью? - сказал он, опрокидывая стакан. - Только наливай. Лицо Глеба раскраснелось, глаза и нос блестели. На краю фанерного прилавка дотлевал забытый окурок, оставляя черную дорожку. Наверное, Глеб тут успел половину своего жизненного пути разбаянить. Ничего, пусть... Звякнуло что-то в сумке - ларечник извлек вторую бутылку. Сорвал зубами пробку, выплюнул на пол. Прозрачная, чуть маслянистая жидкость забурлила в стаканах. Отчетливо запахло сивухой. - Ну давай, значит, чтобы деньги водились! - Глеб торжественно поднял свой стакан. - Чтобы - "зеленые"! В крупных купюрах! И побольше! Савик даже ухом не повел в сторону собутыльника, продолжая вертеть ручку так и сяк. - Слушай, - перебил он Глеба, - ни хрена не могу развинтить. Как же тут стержень меняется? - Что? - встрепенулся Глеб. - А-а... Если не разбирается - значит, одноразовая. Дешевка. - Да пошел ты! - сказал Савик. - Много понимаешь. Разуй глаза, посмотри лучше... "Дешевка"! Глеб взял ручку, близоруко потыкался в нее носом. Хмыкнул недоуменно, попробовал провернуть части корпуса в разные стороны. - В самом деле, на дешевку не похожа. Скорее "Паркер" какой-нибудь. Только надписей нет. Восьмерка - и все... И стержня нет... Конечно, писать не будет! - Какая восьмерка? А стержень был - глянь, полоса на пальце! Видно, я его спрятал... Ну-ка, дай сюда! Он отобрал ручку, вновь поднес к глазам. Действительно, в толстом золотом ободке виднелось крохотное овальное окошко, а в нем красная цифра 8. - Гля, и вправду восьмерка! Откуда она взялась? Глеб пожал плечами, заметил дотлевший окурок, неловко смахнул с прилавка. Вытянул из пачки новую сигарету, достал из кармана зажигалку, потянулся. - А все-таки жить хорошо!