Розыск пропавших без вести не влиял на процент раскрываемости. Но заявление Старковой пришло сразу после другого — аналогичного — от мужа Зубрун. Его жена также вылетела из Воронежа в Москву и пропала после приземления в аэропорту.
Это свидетельствовало о сложности оперативной обстановки. Оба заявления были принесены в жертву идолу высокой раскрываемости.
«Пр. переговорить. Картузов» — значилось на приколотой к вырванному из ученической тетради листку записке. Даты не было. Начальство соблюдало десятки предосторожностей, чтобы не оказаться замешанным.
У Картузова был нюх на документы, за которыми обычно следовал хвост. Второе заявление он сунул Игумнову у себя в кабинете.
— Какая-то чепуха. Девчонка уехала, не добралась к месту. Может, сейчас уже дома. — На заявлении не было входящего номера. — Не надо лишней волокиты.
Начальник канцелярии, многоопытная дама, годившаяся по возрасту Игумнову в матери, внимательно читала почту и регистрировала лишь самую безобидную и о преступлениях, совершенных вне территории обслуживания. При этом она ни разу не обманулась в прогнозах, хотя и не имела специального образования.
Остальная почта шла без регистрации на стол начальства и расходилась с записками — «Пр. переговорить», «Разберитесь». Без дат.
Игумнов машинально перечитал телеграмму:
«Татьяна Зубрун монтажница временно прописана Москве общежитии убыла рейсом 541 28 мая месту назначения не прибыла организуйте розыск сообщите Куйбышев воинская часть Зубрун А. Н. сверхсрочник».
Было ясно:
«Ни та, ни другая женщина уже не вернутся никогда!»
Отдел не спал. Игумнов снова отметил присутствие обэхээсэсников с линии, они сидели гуртом в учебном классе — единственном помещении, не имевшем телефона.
«Чтобы не смогли предупредить, если среди них есть предатель…» — ОБХСС по какой-то причине задержал начало операции.
— Генерал звонил… — Егерь отвел Игумнова в сторону, зашептал почти беззвучно: — Дал команду готовить представление. Тебя к Красной Звезде. Старшему сержанту — «За отличную службу». Качана к деньгам…
Говорилось это неспроста. Дежурный сразу перешел к делу.
— Сейчас генерал приедет. Потом те, из комитета. А тут заявительница… Черт принес!
Деликатные проблемы решались, как правило, руками розыскников.
— В чем суть? Что-нибудь серьезное?
— Да нет. Кража из автокамеры. Вещей — кот наплакал. Единственно — французская косметика.
— Подозреваемые есть?
— Какой-то мужчина вертелся. Мог подсмотреть шифр… Давай Качан с ней поговорит?
Он предлагал Игумнову подставить вместо себя Качана. Заодно и вместо него.
Егерь знал, конечно, что Игумнов на это не пойдет.
— Она тут? Зови.
Дежурного устраивал и такой вариант. Присутствие старшего по должности — Игумнова — автоматически снимало ответственность с младшего — Егеря.
— Женщина! У которой вещи украли! — заорал он в предбанник. — Зайдите!
Игумнов увидел простоватое доброе лицо. Широкое платье указывало на позднюю беременность.
Ей не приходило в голову, что здесь, в милиции, ее тоже собираются обмануть.
История повторялась.
— Там у меня ничего особенного… — Она застеснялась. — Только косметика вот…
— Приметы человека, который стоял рядом, вы запомнили? — спросил Егерь.
— Невысокенький. Черный. Один глаз меньше другого…
«Примета хорошая… — подумал Игумнов. — Этот выплывет…»
Картузов был в дежурке, но в разговор не встревал. Потерпевшая могла написать жалобу о том, что в разборе принимал участие и начальник милиции.
Он понимал, что происходит, поэтому рукой подозвал Игумнова.
— Нам эта кража не нужна! И так пролетели с раскрываемостью. Кстати… С новым замом, с Цукановым, будь осторожнее. Он не сработался с начальником отдела на Окружном. И они его обменяли… — Вокруг царила атмосфера общей подозрительности. — У меня есть данные, что он записывает фамилии и адреса потерпевших, которые к нам обращаются…
— Меня беспокоят эти женщины с воронежского самолета… Их уже трое!
— Это не идет в раскрываемость, за них нас не бьют!
— Зачем же вы при нем шифр набрали, если заподозрили, что он жулик?! — Егерю не надо было объяснять, за что начальник отдела выговаривает начальнику розыска.
— Так ведь не знаешь, кто он! — Женщина с сожалением посмотрела в сторону отошедшего Игумнова.
— Все равно, что бросить чемодан и уйти! А потом предъявлять: «Ищите мои вещи!»
Спектакль этот проигрывался в день по нескольку раз.
— Так я говорю?
— Так.
Она приуныла. Лосев бросил ей кость:
— Конечно, преступник мог побояться ехать ночью с чужими вещами. Могут остановить — проверить…
Потерпевшая услышала обнадеживающие нотки.
— Мог поставить в камеру хранения. А завтра приедет и возьмет. Гарпец!.. — Младший инспектор, маленький, жуликоватый, уже ждал в коридоре. — Зайди!.. Сейчас пройдешь с этой женщиной по камерам хранения ручной клади. Все осмотрите.
— Понял…
Дежурный вновь обратился к потерпевшей:
— Потом проедете с этим товарищем на Курский. Посмотрите там… — Прием был отработан.
На Курском было до сорока камер хранения. В шесть утра другой инспектор должен был везти ее на Казанский. А там Ярославский, Ленинградский. К обеду, оставшись без ног, ей предстояло полностью дойти до кондиции — самой отказаться от всяких претензий.
— Большое вам спасибо!
— Можно ехать, товарищ дежурный? — Младший инспектор знал свою задачу не хуже Егеря.
Игумнов плюнул на советы Картузова, подошел к потерпевшей.
— Если на нашем вокзале их нет, дальше все напрасно. Дайте ваш адрес. Если косметика всплывет — я сообщу…
Это было то честное, что он мог сегодня для нее сделать. Известное учение вождя о неотвратимости наказания оборачивалось его последователями со стороны, которую невозможно было предвидеть — отказом регистрировать преступления, по которым не обеспечивалось наступление кары.
Проходная соседнего — механического — завода была ярко освещена, сбоку стоял припаркованный «Москвич» ближайшего отделения милиции.
Игумнов толкнул дверь, она была не заперта. На служебной половине сидело за столом несколько человек. Сторожиха — Витькина мать — грубо размалеванная старуха, в несвежей кофточке с кружевами, увидев Игумнова, резво пошла навстречу.
— Не забыл Витеньку! — Она была поддатой больше обычного.
Два молодых милиционера из патрульной машины с любопытством оглянулись в его сторону. Кроме них, Игумнов увидел за столом еще Ксению — студентку, работавшую в отделе кадров, кандидатку в валютные проститутки невысокого пока ранга.
Ксения делала вид, что они незнакомы, глянула сквозь Игумнова, как через стекло.
— Присаживайся! Вот и ребята тоже подъехали! Помянем Витеньку. Ведь сорок дней…
Витькина мама двигалась как во сне, ее все время клонило на сторону.
Ксения нашла его взглядом, иронически поклонилась, он тоже кивнул. Ксения приходила в проходную из-за него — у них с Игумновым были свои дела. С Витькой ее связывали чисто дружеские отношения.
— На помин души…
Витькина мама достала початую бутылку, налила понемногу всем. Один из постовых ладонью накрыл стакан — он был за рулем.
Выпили, не чокаясь. Обжигающее тепло спустилось к груди и вновь прошло наверх, к голове. Была это никакая не водка — чистый спирт из фурнитурного цеха завода.
— Скоро некому будет и помянуть… — Старуха прослезилась.
Игумнов знал Витеньку давно. С первого дня, когда из восьмого отделения ГАИ, обслуживавшего правительственную трассу, был переведен в розыск.
Игумнова выперли из ГАИ несправедливо, с треском, абсолютно бесчестно, по жалобе холуя из Совмина, который сначала на дороге совал ему трояк, а когда Игумнов не взял и сделал просечку в талоне, оболгал его по «вертушке» на самом верху.