Шары медленно вращались перед Соландером по правильной окружности, плавая в воздухе, будто дрессированные рыбки в аквариуме. Свет, проникавший в комнату через окна, отражался от шаров, отлитых из чистого золота и ужасно тяжелых. Не используя магию, Соландер, наверное, не смог бы поднять с пола даже один такой шар. Но, как он сказал Рейту, у него были недюжинные способности к магии. И, подумал Соландер, выдающаяся способность к обнаружению того, что, возможно, является величайшим упущением в теоретической магии за последние две тысячи лет.
Наверное, следует рассказать отцу о Рейте, подумал Соландер. Рон Артис наверняка захотел бы узнать о существовании такого человека.
Но мысли о разгадке тайны Рейта — а возможно, и разработке новой теории магии, включающей в себя доказательства наличия Законов Исключения, этих до сих пор мифических и требующих постижения законов, которые позволили бы кудесникам создавать заклинания без каких-либо эффектов рикошета, также именовавшегося словом «рево», — казались Соландеру чем-то вроде песнопений Искусительниц Калара. Он жаждал занять свое место в Академии. Нет, желал добиться высочайшего места в Академии, и у него оставалось всего лишь четыре года, чтобы совершить нечто такое, что вывело бы Соландера вперед, выше всех остальных кандидатов.
Отец не раз говорил Соландеру, что ему надлежит самостоятельно добиваться приема в Академию, что старший Артис не будет использовать ни свое влияние, ни свое положение в Совете Драконов, чтобы получить тепленькое местечко для сына. И доводы его казались достаточно вескими, поскольку если бы Соландер поступил в Академию с родительской помощью, в будущем возможные оппоненты получили бы шанс подвергнуть сомнению его подготовленность для назначения на какой-нибудь стоящий пост в Совете Драконов или любую другую достойную должность в пределах сферы влияния Империи Харс Тикларим.
Если Соландеру удастся опровергнуть один из главных догматов современной теории магии, причем не просто принести с собой в экзаменационную аудиторию стопку документов, а продемонстрировать физические доказательства своей собственной теории, никто не посмеет выразить сомнение в его праве занять место среди Магистров, а в дальнейшем стать главой Драконов и в конце концов Ландимином Харса.
Соландер приказал трем золотым шарам быстрее вращаться в воздухе и улыбнулся, представив себе, как его везут по подводным улицам Эл Маритаса, облаченного в великолепную мантию со знаками высших государственных отличий. Как его приветствуют громкими возгласами тысячи подданных, выстроившихся вдоль Триумфального Тракта под сверкающим сводом океана. Он сдержанно улыбался бы при этом. Помахал бы рукой, чтобы просто… ну… дать людям понять, что некогда он был таким же, как они. Таким же человеком из народа. Когда-то…
Соландер заставил шары по спиральной траектории опуститься на пол, подтянул колени к груди и взглянул в окошко, выходившее в огороженный внутренний дворик величественного старого дома. Там три юные девочки были заняты веселой игрой, смеясь над тем, какие забавные узоры образуют брошенные ими камешки в водах струящегося фонтана. Наблюдая за ними, Соландер напомнил себе, что ему придется придумать правдоподобную историю, своего рода легенду для Рейта и его друзей, чтобы те смогли успешно затеряться среди остальных членов огромной семьи. Можно, предположил он, выдать их за детей дальних родственников откуда-нибудь с того берега Брегианского океана. Соландер выбрал Инджарвал, отдаленную бедную провинцию. Взрослые в Верхнем Городе редко обращали внимание на прибывших оттуда.
Да, решил мальчик, Инджарвал лучше, чем, скажем, Бенедикта — родственники оттуда всегда посылали своих отпрысков в Эл Артис для получения образования и знакомства с нужными людьми, способными помочь им сделать карьеру. Но родственники из Бенедикты во время каникул забирали своих детей домой и часто совершали неожиданные визиты в Эл Артис, что никак не отвечало замыслам Соландера. А Рейта это попросту погубило бы.
Соландеру предстояло сочинить пару рекомендательных писем и изготовить необходимые удостоверения личности. Фальшивые, естественно. Он однажды слышал, как Луэркас трепался о таких документах, которые якобы позволяли ему посещать таверны и театры «только для взрослых» в Нижнем Городе. Если Луэркасу удалось сделать такое, подумал мальчик, то и он сможет. Однако теперь не могло быть и речи о том, чтобы выведать у Луэркаса подробности об изготовлении таких документов. Пронюхай Луэркас о том, что мальчик ищет возможность раздобыть фальшивые документы, он непременно разузнает, зачем ему это нужно, и тогда Соландеру придется до конца дней своих платить дань этому ублюдку, который будет шантажировать его. А Рейт… Соландеру и думать не хотелось о том, что могло бы случиться с Рейтом.
Соландер откинулся на кровати и закрыл глаза. Письма. Фальшивые удостоверения. Средство транспортировки трех человек из Уоррена в Верхний Город, а также какой-то предлог для посещения Уоррена, который не вызовет никаких подозрений. Всякая, понятная всем причина для более или менее постоянного пребывания в Эл Артисе и Доме Артисов троих прибывших туда детей. Изменение облика Рейта, такое, чтобы Луэркас не смог опознать его.
Рон Артис прочистил горло — видимо, он уже некоторое время стоял в дверях.
— Ты готов? — спросил он сына, и тот, чувствуя вину за все виды непослушания, едва не подпрыгнул.
— Извини, — сказал он, вставая с кровати.
Одним мысленным усилием подняв с пола все три шара и веревочку, Соландер начал вращать их в воздухе, мысленно сосредоточившись на разнице в их весе, а также на отличии химического состава шаров и веревочки.
— Вот над чем я сейчас в основном работаю.
Шары плавали в воздухе, словно рыбки, отлично формируя тестовые модели конфигураций. Веревочка играла роль своего рода контрапункта, двигаясь точно по предписанным траекториям.
Краешком глаза Соландер наконец заметил улыбку на губах отца — впервые за долгое время.
Глава 2
Ворота Винкалис — меньше других по размерам, редко посещаемые, забытые — вели в то место, куда никто не хотел заходить. Их широкая арка располагалась над узкой безлюдной улицей и обеспечивала удобное укрытие для любого, кто был достаточно проворен и миниатюрен, чтобы взобраться наверх и улечься там, не высовываясь над низеньким парапетом. Для Джесс это был излюбленный наблюдательный пункт. Джесс, крошечная для своего возраста и тоненькая как тростинка, могла лежать на небольшом изгибе арки, наблюдая за удивительным движением по облачной дороге в Верхний Город, гадая о мире, лежащем за воротами, мире, недоступном ей из-за ее происхождения, недоступном по закону, а также из-за смертоносных ворот, через которые только Рейт мог проходить по собственному желанию.
Рейт, который отваживался бросать вызов воротам, рассказывал Джесс о том, что лежало за пределами ее узкого мирка, и она любила слушать его рассказы. Более всего девочка жаждала покинуть мрачные, мертвящие границы Уоррена и оказаться там, в живом мире.
Но где же Рейт?
Джесс страшилась сообщить ему плохие новости… и в то же время боялась, что на этот раз что-то случилось с ним самим, и он не вернется. Она боялась, что ей придется выбирать — самой, в одиночку — между Сном и смертью.
Она пролежала на арке, наблюдая и ожидая, весь предыдущий день и большую часть сегодняшнего. Прошлым вечером Джесс вернулась в подвал только после наступления темноты, когда почувствовала себя на улицах в безопасности, и отправилась на свой наблюдательный пункт при первых проблесках зари. Стражники, патрулировавшие Уоррен, обращали мало внимания на происходящее в этом районе, но при дневном свете всякое могло случиться, так что Джесс предпочитала передвигаться в темноте.
Сейчас, изнывающая от жажды, голодная и обеспокоенная, встречающая закат второго дня в отсутствие Рейта, девочка размышляла над тем, какой выбор у нее остался. Джесс попыталась представить себе, как она входит в дом, наливает себе Питание и наедается до отвала, после чего впадает в забытье. Она смутно помнила время, проведенное ею во Сне, — короткие вспышки осознанного желания двигаться, дышать, действовать, совершить попытку бегства, которые едва озаряли бескрайний, бездонный, уродливый океан состояния, близкого к небытию. Сон внушал девочке ужас. Но она не знала, хватит ли у нее храбрости выбрать смерть. Джесс уже ощущала жжение в желудке, которое не смогли погасить несколько кусочков черствого хлеба, съеденного ею два дня назад. Насколько усилится эта боль дня через четыре? Или через десять? Сколько пройдет времени, прежде чем она умрет?