— Какой я организатор, Иван Васильевич? И так буду делать все, что нужно…
Бурсов не настаивал.
Роли теперь распределяются следующим образом: Нефедов и Зотов подробно разрабатывают все, что придется делать в день побега и особенно в момент атаки ворот. Горностаев отвечает за заготовку продуктов питания. Его же обязанность и добыча оружия. Из полотен стальных ножовок давно уже налажено производство ножей. Теперь нужно увеличить и ускорить эту работу.
Отличный механик, старший лейтенант Лукошко тайком починил валявшийся в мастерской ни на что не годный парабеллум. На его ответственности теперь и подготовка коротких зажигательных трубок. Их капсюли будут вставлять в мешочки с пластичной взрывчаткой. Чиркнув затем спичечной коробкой о головку спички у среза бикфордова шнура, можно будет бросать их, как ручные гранаты.
На Азарове лежит обязанность готовить к побегу младших офицеров.
— Вполне ли вы уверены в своем блоке? — с тревогой спрашивает его Бурсов.
— Еще не так давно не был уверен, — откровенно признается Азаров. — Хотел даже заминировать весь свой барак. А потом, в час побега, объявил бы им; «Или вы сейчас же, без размышлений, бежите вместе со мной, или взлетите все к чертовой матери!» Рука моя не дрогнула бы сделать это. Но за последнее время я очень внимательно стал присматриваться к людям из моего блока, и теперь у меня нет больше никаких сомнений — они нас не подведут. С этими людьми можно на любой штурм.
Маршрут побега оперативная группа вырабатывает сообща. Несмотря на то что самое близкое расстояние до леса лежит через станцию, принимается решение бежать в противоположную сторону. Правда, в том направлении нужно делать проходы в минных полях и до леса гораздо дальше, но зато местность там пересеченная, с овражками и кустарником. (Все это Азаров тщательно высмотрел с барачного чердака.) А путь через железную дорогу опасен еще и тем, что взрывы в лагере всполошат гарнизон станции. Оттуда могут даже выслать кого-нибудь на помощь Фогту, как только поймут, в чем дело.
Нефедов тщательно изучает выбранный маршрут и готовит людей для разминирования его. Они должны будут первыми броситься за ворота, сразу после взрыва.
И еще одна проблема требует решения: нужно убрать второго пулеметчика на той вышке, что в противоположном конце лагеря. Его ставят на пост только ночью, а днем всю территорию хорошо просматривает пулеметчик над входными воротами.
Азаров предлагает заминировать и эту вышку, но Бурсов не разрешает пока осуществлять его план, надеется придумать менее рискованный способ. Минировать заднюю вышку придется ведь на глазах у часовых, стоящих у ворот. Они дежурят по двое: один в проходе, другой вверху, у пулемета.
…Буквально за день до побега в лагерь прибыл агитатор власовской армии — Бубенцов. Здоровенный детина лет сорока. Шварценбах выгоняет всех военнопленных на аппельплац и собирается выстроить, но власовец небрежно машет ему рукой:
— Не надо, господин унтер-офицер. Мы поговорим в более непринужденной обстановке. — И, приветливо улыбаясь, обращается к пленным: — Давайте-ка сядем тут, прямо на травке. Будет нечто вроде пикника.
Офицеры переминаются с ноги на ногу, не зная, как быть.
— А чего бы и не последовать хорошему совету? — озорно выкрикивает вдруг Азаров. — Садитесь, товарищи! Только вот сюда, поближе к забору, чтобы действительно на травку, а то ведь в центре все вытоптано до цементной плотности. А господину Бубенцову я сейчас табуретку принесу.
Азаров торопливо убегает в барак и выносит оттуда табуретку. Все уже сидят на траве, почти у самого забора, под задней пулеметной вышкой.
— Прошу вас, господин Бубенцов, — опускает Азаров табуретку перед власовцем.
Власовец благодарит его и садится.
— Ну что ж, товарищи, — начинает он свою беседу, — давайте потолкуем по душам. Я вовсе не оговорился, назвав вас товарищами. Это не в большевистском смысле, конечно, а в смысле нашего товарищества по роду оружия. Я ведь тоже сапер. Командую инженерным батальоном у генерала Власова. Рад был бы видеть вас офицерами в моих подразделениях. Меня совершенно не интересует ваше прошлое. От вас требуется обязательное соблюдение лишь двух условий: абсолютной лояльности к германским властям и верной службы генералу Власову.
Уже привыкший к не очень дружелюбному приему в лагерях военнопленных, власовец, к своему удивлению, не видит тут враждебных глаз. Напротив — пленные офицеры смотрят на него с явным любопытством и даже, кажется, доброжелательно. Это ободряет его, и он продолжает: