И нити вели кровяные
В Москву и терялись в Кремле,
И не было больше России
На сталинской русской земле.
И Клюев, пропавший во мраке
Советских тридцатых годов,
На станции умер в бараке
И сгинули свитки стихов.
Навек азиатские щёлки
Зажмурил, бородку задрав,
И канул в глухом кривотолке,
Преданием призрачным став.
1967 г.
«Телефон годов тридцатых …»
Телефон годов тридцатых,
Потрясённый абонент,
И жестоких губ усатых
Южный медленный акцент.
Пережив момент испуга,
Чуя слова грозный вес,
Слышит он: «А я за друга,
Я бы на стену полез».
«Он не друг. Не в этом дело,
Мастер он иль нет.
Вся суть —
Жизнь и смерть, душа и тело,
Ибо века не минуть…»
Так в московской коммунальной,
Так рассудку вопреки
Голос тот внезапный, дальний.
Всё. Короткие гудки.
Надо всей страной огромной,
Над притихшею Москвой
Этот отзвук костоломный,
Этот роковой отбой.
Что поэт с его судьбою,
Если дальний тот отбой
Надо всей звучит страною,
Надо всей её судьбой…
1981 г.
«Смерть Сталина»
Как вкопанные, кто в слезах,
Кто в землю невидяще глядя,
На улицах и площадях
Стояли тогда в Ленинграде.
И диктора голос с утра
Над толпами гулко качался,
Стихая печально: «Вчера
Скончался… скончался… скончался…»
Темнели газеты со стен
И флаги мрачнели, маяча,
И глухо вздымался Шопен
Среди всенародного плача.
И в зимнем пока столбняке
Стыл город и ветры блуждали,
На Севере, там, вдалеке,
В бараках за проволокой — ждали.
1967 г.
«Господи, помоги России …»
Господи, помоги России,
Господи, помоги!
Прегрешенья её прости ей
За века мытарств и туги.
Дай ей правду Твою, Божью,
Многих правд кровавых взамен,
Ибо кровь обернётся ложью,
Безвременщиной перемен.
Дай любовь ей ту, что прощает,
Что не хочет слушать навет,
Что и блудного привечает,
Укрывает сирых от бед.
И подай ей веру святую,
Но не ту, что чужих губя,
Но не ту, что громко и всуе,
Господи, верни ей себя.
1979 г.
«Приснился вождь былых времён …»
Приснился вождь былых времён,
Таинственно и странно было,
Я точно знал, что умер он
И помнил, где его могила.
— Вы живы? Что произошло?
В газете я читал заметку…
— Газета, знаете ль, трепло, —
Ответил он с усмешкой едкой.
— Но памятник могильный, но
Тот скульптор, с ним едва не драка…
Он удивился: — Вот смешно.
Тот самый! Надо же, однако…
И вдруг растаял, вдруг исчез,
Как будто и в помине не был,
Как призрак, или, может, бес,
России роковая небыль.
А я остался наяву
Читать в газетах некрологи,
На ус наматывать молву
И сны разгадывать в итоге.
1978 г.
«Бессребреник-трудяга …»
Бессребреник-трудяга
В полинявшем пиджаке
И без курева — ни шагу
Ты со мной накоротке.
И с глубокою затяжкой
Весь в мутнеющем дыму
О былой године тяжкой
Говоришь мне потому,
Что кровавой круговертью
Был закручен и кругом
Видел страх, аресты, смерти,
Ложь на истине верхом.
И усатого владыки
Костоломный стук подков,
И как все его языки
Славили на сто ладов
Слышал. И руками машешь,
С криком дёргаешь плечом,
Весь в дыму и пепле пляшешь,
Что-мол сам был не при чём,
Что пора минула злая,
И враги клевещут, лгут,
Что нельзя судить, не зная,
Есть на то партийный суд,
Что вернуться к прошлым вехам
Не придётся. Стон умолк,
Но сломать хребтину чехам,
Как сломали венграм — долг,
Что глупа к свободе тяга.
Вновь рассыпался в руке
В прах окурок. Эх, трудяга
В полинявшем пиджаке.
1968 г.
«Маятный запах бензина …»