Выбрать главу

Эстернэйзи (присаживаясь на край кресла, говорит мягко, легко). Знаете, когда я был молодым мальчиком — очень молодым, — я думал, что моя жизнь будет огромной и яркой. Мне хотелось преклониться перед своим будущим... (Пожимая плечами.)Это проходит.

Кэй Гонда. Проходит ли?

Эстернэйзи. Всегда. Но никогда до конца.

Кэй Гонда (смолкает и вдруг пылко и доверчиво). Однажды я увидела одного человека, когда была очень молодой. Он стоял на скале высокой горы. Стоял выгнувшись назад, вытянув руки, и показался мне произведением искусства на фоне неба. Он стоял неподвижный, в напряженной позе, как натянутая струна такой прекрасной ноты, какой людям никогда не доводилось слышать... Я никогда так и не узнала, кто это был. Я только знаю, что такой должна быть жизнь... (Ее голос замирает.)

Эстернэйзи (пылко). И?

Кэй Гонда (другим голосом). И я пришла домой, и моя мама накрывала ужин и была счастлива, потому что подливка для жаркого удалась. И она поблагодарила за это Бога... (Вскакивает, вдруг оборачивается к нему, сердито.) Не слушайте меня! Не смотрите на меня так!.. Я пыталась от этого избавиться. Я думала, что должна закрыть глаза и удержаться от чего-то и научиться жить, как другие. Чтобы стать, как они. Чтобы забыть. Я удержалась. От всего. Но не могу забыть человека на скале. Не могу!

Эстернэйзи. Мы никогда не сможем.

Кэй Гонда (пылко;. Вы поняли? Я не одна? О господи! Не может быть, чтоб я была одна! (Внезапно тихо.) Почему вы от этого отказались?

Эстернэйзи. Почему люди от этого отказываются? Потому что это никогда не приходит. Что я получил взамен? Гоночные шлюпки, и лошадей, и карты, и женщин — все эти неверные союзники — проходящие радости. Все то, чего я никогда не хотел.

Кэй Гонда (мягко). Вы уверены?

Эстернэйзи. А больше ничего не было. Но если бы это пришло, если бы был шанс, последний шанс...

Кэй Гонда. Вы уверены?

Эстернэйзи (смотрит на нее, затем решительно подходит к телефону и снимает трубку). Глэдстон 2-1018... Алло, Карл?.. Те две каюты на «Императрицу Панамы», про которые ты мне говорит, ты все еще можешь это устроить? Да... да, хорошо... В полвосьмого?.. Там и встретимся... Я понял... Спасибо. (Кладет трубку. Кэй Гонда смотрит на него вопросительно. Он оборачивается к ней, говорит спокойно и буднично.) «Императрица Панамы» отправляется в Сан-Педро в половине восьмого утра. В Бразилию. Экстрадиция там не действует.

Кэй Гонда. Что вы намереваетесь сделать? Эстернэйзи. Мы убежим вместе. Мы нарушители закона — мы оба. Теперь мне есть за что бороться. Мои предки позавидовали бы, если бы меня увидели. Потому что мой священный Грааль существует, он настоящий" живой, возможный. Только они не поняли бы. Это наш секрет. Ваш и мой.

Кэй Гонда. Вы не спросили моего согласия ехать. Эстернэйзи. Мне не следует этого делать. Если я спрошу, у меня не будет права ехать с вами.

Кэй Гонда (мягко улыбается, затем). Я хочу вам сказать.

Эстернэйзи (замолкает, смотрит на нее, пылко). Скажите.

Кэй Гонда (доверчиво глядя прямо на него, шепотом). Да, я хочу поехать.

Эстернэйзи мгновение ловит ее взгляд; затем, как будто умышленно отказавшись предаваться чувствам, кидает взгляд на часы и говорит опять будничным тоном.) Нам осталось подождать только несколько часов. Я разожгу огонь. Будет лучше. (Пытаясь разжечь огонь, весело.)Я соберу несколько вещей... Все необходимое вам можно будет купить на борту... У меня мало денег, но до утра мне удастся собрать несколько тысяч... Еще не знаю где, но я их достану...

Она садится в кресло перед огнем. Он на полу у ее ног и смотрит на нее.

В Бразилии ужасно яркое солнце. Надеюсь, вы не боитесь обгореть.

Кэй Гонда (счастливо и немного ребячливо). Всегда обгораю.

Эстернэйзи. Купим домик где-нибудь в джунглях. Забавно будет начать рубить деревья — это тот опыт, которого мне всегда не хватало. Я научусь этому. А ты научишься готовить.

Кэй Гонда. Научусь. Я научусь всему, что нам понадобится. Мы начнем заново, с начала мира — нашего мира.

Эстернэйзи. Тебе не страшно?

Кэй Гонда (улыбается). Ужасно страшно. Я ведь никогда раньше не была счастлива.

Эстернэйзи. Работа испортит тебе руки... твои прекрасные руки... (Он берет ее руку и поспешно роняет ее. Говорит с некоторым усилием, внезапно серьезно.) Я буду лишь твоим зодчим, твоим пажом и сторожевым псом. И ничем больше — пока не заслужу этого.

Кэй Гонда (глядя на него;. О чем ты задумался?

Эстернэйзи (рассеянно). Я задумался о завтрашнем дне и о всех следующих днях... Это кажется так долго...

Кэй Гонда (весело). Я хочу дом на берегу моря. Ну или реки.

Эстернэйзи. С балконом в твоей комнате, над водой, который смотрит на рассвет... (невольно добавляет) и залитый лунным светом ночью...

Кэй Гонда. У нас не будет соседей... нигде... на много миль вокруг... Никто не станет глазеть на меня... Никто не станет платить, чтобы поглазеть на меня...

Эстернэйзи (понижая голос). Я никому не позволю на тебя глазеть... По утрам ты будешь плавать в море... одна... в зеленоватой воде... с первыми лучами солнца, падающими на твое тело... (Встает, наклоняется к ней, шепотом.) А потом я позову тебя в дом... на скалы... в мои объятья... (Хватает ее и страстно целует Она отвечает на поцелуй. Он поднимает голову и тихо, цинично смеется.) Вот чего мы оба на самом деле хотим, ведь так? Зачем притворяться?

Кэй Гонда (смотрит на него непонимающе)- Что,?

Эстернэйзи. Зачем притворяться, что мы особенные? Мы ничем не лучше других. (Пытается еще раз поцеловать ее.)

Кэй Гонда. Пустите! (Вырывается.)

Эстернэйзи (с хохотом). Куда? Тебе некуда пойти!

Она смотрит на него недоверчиво широко открытыми глазами.

В конце концов, какая разница сейчас это будет или потом? Почему надо относиться к этому так серьезно?

Она поворачивается к двери. Он хватает ее. Она вскрикивает, он затыкает ей рот ладонью.

Успокойся! Тебе нельзя звать на помощь!.. Смертный приговор или... (Ока истерически смеется.)Успокойся!.. В конце концов, какая мне разница, что ты будешь обо мне думать?.. Зачем мне думать о завтрашнем дне?

Она вырывается, бежит и выскакивает за дверь. Он остается неподвижен. Слушает ее смех, когда она громко, неосторожно бежит.

Занавес

Акт 2. Сцена 3

На экране письмо, написанное крутым, неровным почерком: «Дорогая мисс Гонда!

Это письмо адресовано Вам, но я пишу его себе самому.

Пишу и думаю, что обращаюсь к той женщине, которая является единственным оправданием для существования этого мира и у которой есть мужество быть этим оправданием. К женщине, которая не надевает маску великолепия и величия на несколько часов, чтобы потом вернуться к действительности детей-ужинов-футбола-и-Бога. К женщине, которая ищет это великолепие каждую минуту и с каждым шагом. Это женщина, для которой жизнь не проклятие и не торговля, а гимн.

Мне ничего не нужно, кроме как знать, что такая женщина существует. И я написал эти строки, хотя, может быть. Вы не возьмете на себя труда их прочесть или прочтете, но не поймете меня. Я не знаю, какая вы. Но я пишу вам такой, какой вы могли бы быть.

Джонни Дауэс,

..Мэйн-стрит,

Лос-Анджелес,

Калифорния».

Огни гаснут, экран исчезает, и сцена представляет чердак Джонни Дауэса. Это грязное, непривлекательного вида помещение с низким косым потолком и темными стенами с потрескавшейся штукатуркой. Чердак такой пустой, что производит впечатление необитаемого и кажется малореальным. Узкая железная кровать у правой стены, сломанный стол и несколько ящиков вместо стульев. Слева в глубине узкая дверь. Вся центральная стена представляет собой большое окно, разделенное рамой на маленькие квадраты. Из него с высоты вид на Лос-Анджелес. За темными контурами небоскребов на небе видна первая розовая полоска рассвета. Когда загорается свет, сцена пустая и полутемная. Мы плохо различаем интерьер комнаты и видим только потрясающую панораму сияющего огнями Лос-Анджелеса. Она должна привлекать внимание так, чтобы зритель забыл о комнате, и казалось, что место действия — город и небо. (Во время сцены небо медленно светлеет и полоска рассвета растет.)