Ока не слышала, что тем вечером говорили ей в раздевалке. Не ждала рецензий. Ока понеслась навстречу Рорку, который встречал ее у служебного входа в театр, ухватилась за его руку, чтобы не упасть, но не вымолвила и слова. Они сели в такси и поехали домой все в том же молчании, не прикасаясь друг к другу. А потом, уже стоя в его комнате, она во все глаза смотрела на него и рассказывала, отрывками фраз пытаясь описать все то, что вертелось у нее в голове, не зная даже, насколько громко сна это делает:
— Говард... вот оно... то самое... понимаешь, она мне понравилась... первая роль, которая мне понравилась... это было то самое ощущение... о, Говард, Говард! То самое ощущение... не важно, что они скажут... не важно, какими будут рецензии... продолжатся ли выступления, я сделала это, хотя бы раз... Я сделала это... и этот путь теперь, Говард... этот путь открыт... к Жанне д’Арк... они позволят мне сыграть ее... как-нибудь обязательно позволят...
Он привлек ее к себе, и она стояла, а он сидел, крепко обняв ее и уткнувшись ей в живот, держа так судорожно, словно боялся потерять. И в тот момент она позабыла о страхе, который преследовал ее в последние дни, о страхе медленного, нарастающего безразличия внутри ее.
Несколько дней он умалчивал это от Весты. Он редко видел ее в последние несколько месяцев, успех преображал ее на глазах, и он не хотел этого видеть. Когда он наконец сказал ей, что потерял работу, она холодно взглянула на него и безразлично пожала плечами:
— Возможно, хоть это чему-нибудь тебя научит, будешь на будущее знать.
— Уже научило.
— Не ожидай, что я стану сочувствовать тебе. Что бы ты ни натворил, я уверена, что ты более чем ’заслужил это.
— Более чем.
— Бога ради, Говард, когда же ты наконец спустишься с небес на землю? Ты не можешь вечно думать, что ты один прав, а все остальные ошибаются!
— Я слишком устал, чтобы спорить с тобой сегодня, Веста.
— Тебе следует научиться обуздывать свой пыл и работать сообща с другими людьми. Именно работать сообща. Люди не настолько глупы, как ты думаешь. Они всецело поддерживают что-то. если это того стоит, хоть отчасти.
— Не сомневаюсь.
— Кончай разговаривать так, словно выбрасываешь слова в мусорку! Кончай уже вести себя так надменно! Ты что, не понимаешь, что с тобой случилось? У тебя был шанс, настоящий шанс влиться в первоклассную фирму, а у тебя не хватило разума, чтобы попробовать там зацепиться! У тебя был шанс выбраться из этой канавы, а ты его прозевал! Тебе обязательно надо было вести себя везде, как чертова Жанна д’Арк, и...
— Замолчи, Веста, — тихо прервал ее он. Иногда, когда он возвращался домой по вечерам, Веста ждала его и встречала вопросом:
— Нашел что-нибудь? И когда он отвечал:
— Нет, — она обнимала его и заверяла в том, что он обязательно найдет. Но втайне, бессознательно, ненавидя себя за это, она радовалась неудачам Рорка: это подтверждало правдивость невысказанных мыслей о новом облике мира, который предстал перед ней, о безопасности, которой он угрожал, о примирении, против которого он выступал. Пусть он даже ничего и не сказал, а может, ничего и не увидел. Она не хотела признаваться себе в этих мыслях, ведь в нем она по-прежнему нуждалась и не хотела разлучаться. Она не знала, догадывается ли он. Знала лишь то, что он по-прежнему наблюдал за ней, но не говорил ни слова.
Веста ворвалась в комнату без стука и внезапно остановилась, ее платью понадобилось немного больше времени, чтобы успокоиться. Она стояла, приоткрыв рот, откинув назад волосы, как и всегда — будто подхваченная потоком ветра, напряженная, с широко раскрытыми глазами, нетерпеливыми и мерцающими странными огоньками.
— Говард, я хочу тебе кое-что сообщить! Ты где пропадал, черт возьми? Я приходила трижды за вечер. Ты же не искал в такое время работу, не правда ли? Просто не мог.
— Я... — начал было он, но Веста его прервала:
— Случилось нечто потрясающее! Завтра я подписываю контракт. Я еду в Голливуд!
Он тихо сел и сложил руки на стол, смотря на нее.
— Я уезжаю, как только закончит идти наша постановка! — воскликнула она и вскинула руки над головой, сделав небольшой пируэт, ее юбка встрепенулась и завертелась, как балетная пачка. — Я тебе не рассказывала, но неделю назад они протестировали мои способности — я поняла, что они делают именно это! — и сказали, что хоть я и не очень хорошенькая, это все поправимо. Главное, что у меня есть личность и они дадут мне шанс проявить себя. И я подпишу контракт!
— На какой срок? — спросил он.
— Какой срок? Да пустяки. Всего на пять лет, но это лишь формальность, мне не придется оставаться там надолго.
Продолжив молчать, он ткнул пальцем в край газеты и щелчком отправил ее на противоположную сторону стола, со звуком, напоминающим глухо порвавшуюся струну.
— Конечно нет! — чересчур яро воскликнула она. — Я не собираюсь уходить из театра. Все это лишь для того, чтобы заработать немного денег.
— Тебе это не нужно. Ты сказала, что в следующем году сможешь получить любую роль, какую только пожелаешь.
— Разумеется, это право останется за мной, я просто буду некоторое время отсутствовать.
— В следующем году ты могла бы заняться всем, чем только хочешь.
— Но я и сейчас этим занимаюсь! — Да уж, вижу.
— Ну, а почему нет? Ведь это такой замечательный шанс!
— Шанс на что?
— Ох, на... на... Проклятье, я не понимаю, почему тебе надо обязательно относиться к этому с таким неодобрением!
— Я ничего такого не сказал.
— Ох, не сказал он! Ты вечно ничего не говоришь. Что тут плохого?
— Ничего. Лишь то, что ты лжешь.
— Это почему?
— Ты туда не за деньгами направилась.
— Да ну? А за чем же тогда? И разве это не лучше, то, ради чего я туда еду, помимо денег? Ведь я как раз не ждала того, что ты поддержишь мою затею с деньгами.
— Нет, Веста, ты думала, что я, возможно, поддержу ее. Потому и сказала.
— Так что, все в порядке, если это из-за денег?
— Возможно. Но ты туда не за ними едешь.
— Так за чем же, тогда?
— За людьми.
— Какими людьми?
— За миллионами людей. Тоннами. Целым выводком. Чтобы они любовались тобой. Восхищались. Не важно, чем именно в тебе.
— Ты несешь вздор. Я не понимаю, к чему ты клонишь. И, кроме того, если я покажу себя с хорошей стороны, то мне не придется играть в глупых фильмах. Я буду сама выбирать для себя роли. Смогу играть столько же, сколько на сцене театра. И даже больше. Ведь столько людей сможет это увидеть и... — Тут Рорк рассмеялся. — Ну хватит, нечего корчить из себя умника! Вот увидишь. На экране я тоже смогу играть то, что захочу. Просто дай мне время. И я сыграю все, что захочу. —Жанну д’Арк?
— А почему бы и нет? К тому же это мне и поможет. Я создам себе репутацию, а затем вернусь в театр и сыграю Жанну д’Арк! А уж после этого...
— Послушай, Веста, я ведь с тобой не пререкаюсь. Ты собралась ехать. Замечательно. Ни к чему столько объяснений.
— Может, перестанешь вести себя, как судья, оглашающий пожизненный приговор? И мне все равно, поддерживаешь ты меня или нет!
— Я не говорил, что не поддерживаю.
— Я думала, ты будешь рад за меня. Все остальные были. Но тебе надо взять и все испортить.
— Каким образом?
— Ты еще спрашиваешь! А как тебе вечно удается все испортить? А я ведь так волновалась перед тем, как по ведать это тебе! Не могла дождаться этого момента. Где ты пропадал весь вечер, кстати?